После нас - хоть потом

— Да катись оно по кочкам, ваше солнышко!.. — зло отвечала боярышня розмыслу. — Почто Докуку мово под землю упрятали?..

Розмысл отвернул нос, закашлялся.

— Давай-ка так, Забава… — недовольно сказал он. — Ты светоч-то притуши, притуши… Нельзя здесь с голым огнем… Храбрам своим вели, чтобы кудесников развязали, и пойдем потолкуем. — Взглянул на боярышню и предостерегающе вскинул ладошку. — Не перечь! Скоро, я так понимаю, и дядюшка твой сюда нагрянет…

— Сюда?! — ужаснулась Шалава Непутятична. — Ой!..

Все-таки перед дядюшкой своим она хоть какой-то страх да испытывала, поскольку молча позволила себя разоружить и последовала за Лютом Незнамычем в глубокие недра скудно освещенной пещеры. Что же до грозного дядюшки, то он их, оказывается, поджидал уже в клети розмысла. Увидев, переступающую порог племянницу, побагровел и, выкатив очи, шумно поднялся с лавки.

— На засов тебя!.. — прохрипел он. — На щеколду железную! Ты что надумала? Весь наш род сгубить хочешь?.. Ты у меня теперь за дверной косяк — ни шагу!..

— Терем подпалю, — безразлично пообещала в ответ уставшая, видать, от переживаний племянница.

— Ах, терем?.. — вскинулся Блуд Чадович. — А вот не видать тебе терема, выдроглазая!.. Отдам Люту Незнамычу, будешь с девками идольцев по дюжинам раскладывать!..

— Э, нет! — решительно сказал розмысл и прошел за стол. — Только на раскладке ее и недоставало! Хватит с нас одного Докуки…

— Пойду я, Лют Незнамыч… — сказал угрюмый сотник. — Там оно уже третий час на скате стоит…

— Иди, Чурыня… — Розмысл махнул ручкой и, дождавшись, когда дверь за сотником закроется, повернулся к тяжело дышащему боярину. — На три часа из-за нее ночь задержали! Зла не хватает… Что будем делать?

— Докуку отдайте… — скрипуче произнесла боярышня.

— У-убью!.. — взревел Блуд Чадович, вознося над головой тяжеленные кулачищи.

Шалава Непутятична, упрямо надув губки, глядела в потолок.

— В общем-то я не против… — промямлил розмысл, осторожно поглядывая то на дядюшку, то на племянницу. — Мне этот Докука тоже уже всю плешь проел… Сам бы я отпустил его с удовольствием. Только вот как бы это сделать… э-э-э…

Боярин повернулся столь резко, что мотнулись связанные за спиной рукава охабня.

— Да никак!..

— Почему?

— Перво-наперво удавлю его собственными руками!..

— Хм… — Розмысл озабоченно огладил плешь. — А еще почему?

Боярин запыхтел, успокаиваясь.

— Потому что и без меня удавят!..

— Кто же?

— Дельцы заплечные! Докука-то в зачинщиках смуты числится! С Кудыкой на пару…

— Да, это уже сложнее… — вынужден был признать розмысл. — А еще?

— Да вся округа уже знает, что его в бадье спустили! Бабы в слободке второй день воют… Шутка, что ли? Такого счастья лишились!..

— Врешь!.. — Шалава Непутятична полыхнула очами.

— Молчи!.. — Боярин снова вознес кулаки.

И быть бы розмыслу свидетелем еще одного семейного раздора, кабы не постучал в дверь встревоженный Чурыня. При виде сотника у розмысла с отвислых щек сбежали остатки румянца.

— Что еще стряслось? Ты почему вернулся?.. Прокатка не пошла?..

— Да нет… — смущенно отозвался тот. — Прокатка-то — что прокатка?.. Тут две новости у меня, Лют Незнамыч… — Чурыня замялся вновь. — Даже и не знаю, с которой начать…

— С главной начни.

Угрюмый Чурыня покосился с сомнением на боярышню, потом подался к столу и проговорил, таинственно понизив голос:

— Сам пожаловал…

— Столпосвят?! — Жиденькие брови розмысла взбежали едва ли не выше лба. — Так что же ты мешкаешь?.. Давай веди его сюда!..

Чурыня вышел. Все трое обменялись изумленными взглядами. Лют Незнамыч заранее встал и выбрался из-за стола.

— С чего бы это он? — видимо, перетрусив, пробормотал Блуд Чадович. — Припасы вроде поставлены вовремя были…

Розмысл в тревожном недоумении пожал плечами. Вскоре дверь отворилась, и в клеть, сильно пригнувшись, ступил смуглый и дородный теплынский князь Столпосвят, сопровождаемый по пятам Чурыней. По обыкновению заговорил не сразу. Постоял, развесив дремучие брови и скорбно сложив губы. Потом вроде очнулся и, обведя склоненные головы мудрым усталым взором, остановил его, как ни странно, на Шалаве Непутятичне.

— Так-то вот, красна девица… — проникновенно, с горечью рек князюшка. — Без милого дружка, чай, и жизнь не мила?..

Малость ошалевшие от такого зачина боярин Блуд Чадович и племянница его попридержали головы в поклоне, поскольку смотреть вытараской на князя было бы неприлично. Впрочем Лют Незнамыч тоже был несколько озадачен.

— С ночью из-за нее сильно протянете? — поворотясь к нему, полюбопытствовал князюшка.

— Самое меньшее, часа на два, княже, — со вздохом отозвался розмысл. — Да может, еще и третий набежит…

— Да-а… — раздумчиво, со сдержанной печалью протянул смуглый красавец князь, оглаживая широкой десницей черно-серебряную окладистую бороду. — Ледок, стало быть, опять поутру, заморозки… А народ-то!.. — Он вскинул темные выпуклые глаза и пытливо оглядел каждого по очереди. — Народ-то ведь он не дурак… Это мы его подчас дураком полагаем, а народ — не-ет, далеко не дурак… Народ — он не хуже нас с вами понимает, что вокруг-то деется… и почему…