После нас - хоть потом

— Слышь, Бермята… — расстроенно позвал Вражина. — А что ж они стенку-то класть начали, не спросясь? У них-то, может быть, все и готово… А у нас?.. Вдруг у нас еще и конь не валялся?..

Бермята помолчал, покатал желваки. Последний вечер царства берендеев сиял напоследок так приветливо и такая вокруг была разлита ясность, что с невеликого взлобья, на котором стояли оба сволочанина, они легко могли различить не только блеск Мизгирь-озера, но даже и алую клюковку паруса у подножия остроконечной Ярилиной горы.

— А им оно любопытно?.. — процедил со злобной усмешкой Бермята. Сплюнул, переворошил на ладони оставшуюся денежку и, махнув рукой, двинулся к ветхому, серому от древности кружалу.

* * *

А по ту сторону Сволочи в хорошо знакомом просторном подвале собирались теплынские розмыслы и сотники. Выглядело обширное подземелье по-старому да по-прежнему, как при царе-батюшке, только вот народу малость поубавилось, а на месте излыса-кудреватого Родислава Бутыча ныне восседал острокостый и прямой Завид Хотеныч. Или, как его звали за глаза, Кощей. Будь глава теплынской преисподней более честолюбив, он, конечно бы, назначил встречу в своей рабочей клети у Теплынь-озера. Но подвал располагался совсем рядом с кидалом, что было для Завида Хотеныча куда важнее.

— Медлить боле нельзя, — отрывисто говорил он. — Завтра или послезавтра сволочане доведут свой ров до ума, и, ясное дело, задержат у себя нечетное изделие, четное же оставят нам… Поэтому я своей властью отдал приказ: сразу после прогона того солнышка, что с заплатой, отгородиться от них глухой стеной… Первые четыре ряда камней уже выложены…

Слушали его, поеживаясь. Знали, знали, к чему клонится дело, давно знали, и все же обдало холодком, когда про стену-то услышали… Все, стало быть! Отрежешь — не приставишь…

— К первому пуску, — неумолимо продолжал Завид Хотеныч, — прошу отнестись особенно тщательно. Учтите, что второго примерного броска по причинам, изложенным выше, — не будет.

— Завид Хотениц! — встрепенулся Костя Багряновидный. — Да как зе мозно? Нузен бросок!.. Дазе два броска!..

— Нужен… — нахмурившись, процедил тот. — Не хуже тебя, Костя, знаю, что нужен. Но времени на пристрелку, повторяю, нет. Сборка нового деревянного солнышка — это еще несколько дней, вернее — одна долгая ночь. Все княжество теплынское, почитай, повымерзнет… Поэтому и прошу, Костя: целься в этот раз как можно точнее… Попадете — награжу небывало. Тебя, Костя, золотой казной, а тебя, Кудыка, сразу назначу розмыслом. Ну, а промахнетесь… — Завид Хотеныч поднял острокостое, медленно оскаливающееся лицо. — А промахнетесь — тут уж и сами, чай, разумеете: не до наград станет… Быть теплынской земле Черной Сумеречью, ежели промахнетесь!

* * *

К тому времени алая клюковка паруса, увиденная издали Бермятой и Вражиной, прилегла к крутому бережку Мизгирь-озера, на коем возвышался златоверхий боярский терем. По сходням на причал взбежал черный вертлявый жених-грек.

— Ми, греки — цестны целовеки!.. — известил он, как обычно, и ликующе указал на крутобокий червленый корабль.

Судно уже отвалило от пристани и, снова вскинувши парус, двинулось вполветра к устью Сволочи, увозя обещанный выкуп за невесту — запасные части к кидалу.

Встречали жениха торжественно. Не только боярин, но и сам князюшка теплынский Столпосвят вышел ему навстречу. Холопы, подхватив гостя под смуглы ручки, возвели его по лесенкам в горенку. Шел, закатывая в предвкушении маслины глаз, да прищелкивал беспрестанно языком — до того не терпелось чернявому вновь увидать боярышню, беленькую да пригожую.

В горенке, однако, заморский гость был сильно озадачен и встревожен, узрев среди толпы разряженных холопов стоящего по левую руку от невесты рослого синеглазого красавца в расчесанных русых кудрях и щегольской однорядке, усыпанной пуговками чуть ли не до полу.

— Вот, Сергей Евгеньич, — покряхтывая, объяснил боярин. — Жалую вас, молодых, слугами верными: стольниками, чашниками, конюхами… Лучшего постельника, можно сказать, от сердца отрываю… Подойди, Докука.

Синеглазый красавец приблизился к боярину и махнул поясной поклон.

— Как мне служил, — грозно насупившись, продолжал Блуд Чадович, — так же служи и боярину Сергею с боярыней Забавой. Жить тебе довлеет в постельниках: стлать перины пуховые, складывать изголовьице высокое, самому же сидеть у изголовьица, играть в гуселышки яровчаты, потешать боярина с боярыней…

Заслышав столь странную речь, грек и вовсе смешался, но тут всколыхнулся и зарокотал насмешливо сам князюшка теплынский Столпосвят:

— Что приуныл, боярин?.. — обратился он к греку. — Али сомнение какое в душеньку запало? Да ты не пужайся, не пужайся за боярыню-то свою… Докука — он из волхвов, а там, сам знаешь, все таковы, что о женском поле уж и думать забыли… А постельник и впрямь славный: как заиграет на гуселках — поневоле, а заслушаешься…

Ненароком угодивший в бояре грек осторожно выдохнул и снова заулыбался, хотя смуглая рожа его по-прежнему кривилась от недоверия.

* * *