После нас - хоть потом

Да, зрелище было не для слабонервных. Кто не знает, тот наверняка решил бы, что в квартире недавно имел место террористический акт. Тонкая известковая пыль в сочетании с запахом корвалола вызывала спазм в горле. Хозяйка рыдала на припудренном диване. Глава семьи, тоже изрядно припорошённый, стоял, словно бы отшатнувшись от всего сразу. Так, наверное, мог выглядеть аристократ, впервые схлопотавший по мордасам.

— Одним ударом всю штукатурку сорвать… — с уважением пробормотал Глеб. — Уметь надо.

— Чего там уметь-то? — ворчливо отозвался старый чародей. — Квантовый вакуум при спонтанных выбросах и не такое творит… Ага! — перебил он сам себя — и, осторожно ступая по хрустким обломкам, подобрался поближе к стене. — Тут ещё письмецо…

«Дура!!!!!!» — начертано было косметическим карандашом на обнажившемся белом кирпиче. С шестью восклицательными знаками.

— Ну это просто хамство! — расстроенно сказал глава семьи. — Ещё и Леточкин карандаш испортил…

— Та-ак… — протянул Ефрем. — Сначала, стало быть, ковёр сбрасывал, потом штукатурку… Слышь, Егорка! — повернулся он к хозяину квартиры. — Инструмент в доме есть?

— Есть, — с недоумением отозвался тот. — А-а…

— Тащи сюда зубило и молоток.

— Да, но зачем?

— Делай что велено.

Оскорблённо пожимая плечиками, Егор Надточий удалился и вскоре вернулся с молотком и зубилом.

— Ну-ка, Глебушка, — попросил старый колдун. — Ты у нас тут самый здоровый. Выбей-ка этот кирпич к едрене фене!

Хозяйка, прервав истерику, поднялась с дивана. Тоже подошла посмотреть.

С недовольным видом Портнягин принял орудия труда и, стараясь по возможности уберечь обувь, ступил на погребённый под строительным мусором ковёр. К его удивлению, молоток почти не понадобился, украшенный обидной надписью кирпич вынулся сам, стоило поддеть его сбоку зубилом. Извлечённая из тайника пластиковая упаковка была туго набита зелёными банкнотами.

— Однако, баксы… — глубокомысленно заметил Ефрем, передавая находку хозяйке.

Супружескую чету хватил столбняк.

— Ш-што это значит? — зашипев, как пробиты шланг, выдавил наконец Егор Надточий.

— То и значит. Сказал: добром вспомянете — ну и вот…

При этих словах старого чародея хозяйка побледнела, попятилась — и, судорожно прижав тугую пластиковую упаковку к груди, осела на диван.

— Боже! — в страхе выдохнула она. — Он ведь это неспроста! Значит, опять какую-то гадость готовит…

Поплутав по осенённым алыми клёнами дворам, такси выбралось на латаные-перелатаные асфальты Божемойки.

— А дядя-то, оказывается, добряк, — заметил Глеб. — Сколько там было? Штук пятьдесят?

Колдун зыркнул искоса, помолчал.

— Скорей шутник, чем добряк… — покашливая, уточнил он. — Но умён, умён, ничего не скажешь… А ты, Глеб, всё это давай на ус мотай! Главное, запомни: когда от тебя каверзы ждут, начни делать добро — свихнутся ведь с перепугу…

Седьмой кол из плетня супостата

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом…

М.Ю.Лермонтов

Второй день подряд то накрапывало, то моросило. Физические капли бились о крышу, астральные пролетали здание насквозь чуть ли не до фундамента. Души мокли, настроение было соответственное.

— Это где ж тебе так физию русифицировали? — ворчливо полюбопытствовал старый колдун Ефрем Нехорошев, присматриваясь к переплюснутым чертам ученика. Правый глаз Глеба Портнягина был объят траурным фингалом. Левый и вовсе заволокло.

— На митинге, — мрачно ответствовал воспитанник.

— Ишь ты! — подивился колдун. — На митинге! Никак в политику потянуло?

Ведя отшельнически-запойный образ жизни, он настороженно относился к любому общественному начинанию, справедливо подозревая в нём напущенную кем-то порчу.

— Да не в политику… — с досадой отозвался Глеб. — Друган у меня… бывший… Склад с ним брали…

— Та-ак… И что?

— Ну, иду проспектом, а там митинг. Потом смотрю — вроде оратор знакомый. Пригляделся — он. Хотел я ему рыло о динамик поправить…

— Другану-то?

— Таких друганов!.. — вскипел Глеб. — Думаешь, из-за кого нас тогда на складе ментовка повязала? Полтора года по его милости отмотал!.. — Насупился, приостыл. — Ну вот всем митингом меня и…

— Суров ты, однако… — Старый знахарь, кряхтя, поднялся с табурета, изучил повреждения. — Дай-ка заговорю…

Нахмурился, зашептал. Глеб прислушивался в надежде запомнить слова заговора, но больно уж тихо и быстро бормотал Ефрем. Однажды только проступило из общей невнятицы что-то вроде: «у киски заболи, у собачки заболи…» — а дальше опять пошло неразборчиво.

Обработав последнюю травму, чародей аккуратно наложил на неё заклятие, после чего напутственно чиркнул Глеба кончиками пальцев по маковке. То ли подзатыльником ободрил, то ли астральную слякоть с души стряхнул.

— Слышь, Ефрем, — помолчав, спросил ученик. — А тебе по молодости лет с толпой махаться случалось?