После наступления темноты

"Я такая же, какой была всегда", - сказала она с отчаянием в голосе, которого он никогда раньше не слышал. "Я твоя жена и мать твоего ребенка".

"Когда ты здесь, со мной, с Гарретом. Кто ты, когда тебя нет? Кто ты, Келли?"

"Тот же человек, в которого ты влюбился".

"Нет, не та. Я вижу ее время от времени, но не более того".

"Никто из нас не остается прежним. Мы все стареем, мы все становимся старше".

"Так кто же ты теперь? Кем ты стала?"

"Шлюхой, видимо".

Все умирает, я умираю, все рушится - так тихо. Мир рушится без единого звука...

"Это не моя вина, я..."

"Прекрасно, - перебила она, - это то, что ты хочешь услышать? Ты ни в чем не виноват. Ты просто невиновен. Это все я. Я бродяга и лгунья. Я тоже ворую. Иногда я даже перебегаю дорогу, мусорю и подлизываюсь к случайным незнакомцам одновременно. Я шлюха вне закона эпических масштабов.

“Думаешь, это смешно?"

"Я думаю, это грустно".

Боль поползла вдоль челюсти и вверх к вискам. "Да, это так".

"Но это явно то, чего ты хочешь".

"Я хочу правды".

"Ты решил, что это за правда, даже не дав мне шанса".

"Я даю тебе шанс сейчас".

"Нет, ты пытаешься причинить мне боль и унизить.

"Ты сделала это с собой. Ты сделала это в первый раз, когда стянула трусики в кабинете этого гребаного мудака. Ты сделала это в первый раз, когда позволила Серси и этой работе управлять твоей жизнью, в первый раз, когда позволила ему превратить тебя в кого-то другого, в совершенно другую личность, не похожую на меня, в ту, о которой, как ты думала, я никогда не узнаю".

"Прекрати, - тихо сказала она, - просто прекрати, ладно?"

"Ты сделала это в первый раз, ты позволила умереть прежней, настоящей себя".

"Гарри, пожалуйста", - сказала она, ее голос дрожал, а внешняя твердость менялась.

Дождь... Как бы я хотел, чтобы дождь вернулся...

"Я знаю, что не был идеальным, Келли, но я всегда был верен. Всегда."

...вернуться и смыть все это...

"Я тоже не была идеальной", - сказала Келли. "Но я не шлюха, какой ты и твоя новая лучшая подруга Глория пытаетесь меня выставить".

...смыть все это... и вымыть нас дочиста...

"Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Ты хоть понимаешь?"

"Ты разбиваешь мне сердце".

Слезы наполнили его глаза. "Тогда, думаю, мы квиты".

"Ты действительно так думаешь обо мне? Ты действительно так думаешь обо мне?"

"Сейчас я понятия не имею, кто ты, как не имею понятия, кто вообще кто-либо".

"Ты не можешь в это поверить".

"Ты не работаешь на заказчика, Кел. Это я. Я знаю, что ты лжешь".

"О чем лгу?"

"О тебе и Серси".

"Я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу", - вяло сказала она, словно внезапно сильно устала. "Не буду. Я не могу. Просто не могу".

"Мне нужно идти".

"Хорошо, мы поговорим, когда я вернусь домой".

"Меня может не быть здесь, когда ты вернешься домой".

"Не говори так. Ты не это имеешь в виду".

Внезапно Гарри снова почувствовал холод. Ночь надвигалась на него, заполняя пустоты, забирая воздух, обволакивая его, как клетка из колючей проволоки, а воспоминания о темной крови, капающей из-под шарфа Глории, преследовали его. "Я не могу остановить это", - пробормотал он.

"Гарри, - сказала она, - это не я, это - не мы".

"Наша жизнь - это ложь".

Возможно, вся жизнь - ложь. Не только наша - всех - ложь, которую мы убеждаем себя в правдивости, потому что хотим и нуждаемся в ней, чтобы она была чем-то большим, чем состояние нирваны, к которому мы стремимся. Нам нужна реальность, в которую мы можем поверить, что-то, что мы можем увидеть, потрогать и пережить, что-то, за что мы можем ухватиться, когда чувствуем себя одинокими и безнадежными...

"Ты не можешь в это поверить".

"Ты убила меня, Келли. Ты убила меня. Я уже мертв".

"Я возвращаюсь домой", - сказала она. "Я отменю все наши встречи и посмотрю, смогу ли я улететь сегодня вечером красным рейсом. Это нелепо, ты бредишь".

"Мне нужно идти", - повторил он.

"Подожди..."