После огня

Когда-то давно Фриц учил ее разбираться в нашивках и погонах, а Грета лишь улыбалась и отмахивалась от мужа. Какое имело значение, что за нашивки были у него самого, если она столько лет ничего не знает о нем? И важно ли, что за погоны носит тот, кто вызвал ее сюда?

— Капитан Юбер… — услышала она.

Дежурный что-то записал в своем журнале и указал на дверь рядом.

— Сюда! — коротко бросил он. — Ждите.

Грета зашла в небольшую комнатку, то ли гардеробную, то ли буфетную. И так и осталась стоять посредине, не зная, что делать дальше. Минут через десять появилась женщина средних лет, невысокого роста и с острым взглядом темных глаз. Она быстро, умело и тщательно обыскала сначала Грету, потом ее сумку и кивнула на дверь.

Грета вновь оказалась перед дежурным.

— Капитан Юбер, — повторил офицер, — второй этаж, комната номер двадцать два.

Кивнула, медленно поднялась по лестнице. У двери кабинета, который оказался в самом конце темного коридора, никого не было, и Грета несмело постучала.

— Войдите! — донеслось до нее. У говорившего был сильный французский акцент.

Толкнув дверь, вошла в кабинет и остановилась в шаге от двери.

— Доброе утро, — поздоровалась она. — Меня вызвали… Фрау Лемман.

— Да, я помню, — сказал капитан и кивнул на стул напротив своего стола. — Присаживайтесь, фрау Лемман.

Немного помолчал, дождавшись, пока она сядет, внимательно посмотрел в ее лицо. Пошарил по столу, выдернул из кипы бумаг какой-то лист и продолжил:

— Маргарита Лемман, тридцать лет. Мне поручено составить список национал-социалистов в соответствии с их трудоустройством. Как я понимаю, на момент работы в школе, вы состояли в партии?

— Да, господин капитан.

— Сейчас школы закрыты. Но вы были уволены ранее?

— Да, господин капитан.

— По какой причине?

— Директор счел, что я слишком подвержена влиянию со стороны.

Юбер чуть заметно улыбнулся и бросил лист на стол.

— А вы подвержены? — поинтересовался он.

Грета молчала.

Когда мачеха родила ребенка, отец велел оставить на год школу.

Когда она выбрала профессию учительницы, она должна была вступить в партию.

Когда она попросила Фрица отложить свадьбу на год, он ответил, что тогда она может забыть о нем навсегда.

Ей всю жизнь говорили, что делать. И она делала. Так, как ей говорили.

— Да, — наконец, ответила Грета.

— Хорошо, — проговорил капитан, а потом бесстрастно спросил: — Где вы работаете теперь?

— В погребке герра Тальбаха в Альтштадте, господин капитан.

— Получаете продуктовые карточки?

— Да.

— Если бы сейчас для вас нашлось место… вы преподавательница в младших классах? Если бы нашлось место, вы оставили бы Тальбаха?

— А это возможно? — голос фрау Лемман дрогнул.

— Школы закрыты, учебный год, вероятнее всего, в срок начат не будет, учителей не хватает. Как вы понимаете, преподавательский состав будет проверен и утвержден позднее. Вы ожидали победы Германии в войне?

Грета опустила голову и ответила достаточно громко, чтобы капитан Юбер ее услышал:

— Да.

Каждому было хорошо известно, где заканчивали свои дни те, кому хватало смелости не ожидать победы.

Капитан широко улыбнулся и встал из-за стола, обогнул его и оказался возле фрау Лемман.

— Итак, вы, член НСДАП, желавший победы Германии, теперь хотели бы учить детей? Верно?

Она хорошо понимала, что именно так и выглядит ее намерение остаться учительницей. Она также понимала, что, если бы все повторилось, она прожила бы свою жизнь точно также.

— Верно, — хмуро подтвердила Грета.

— Кофе хотите?

— Кофе?

— Кофе, — его взгляд теперь был самым доброжелательным. Прежней сухости вопросов и интонаций, будто не бывало.

— Нет, — отказалась Грета и посмотрела в лицо капитану.

Она смотрела — и не видела. Цвет волос или глаз не имел никакого значения. Все французские военные были для нее похожи друг на друга.

— Неужели я услышал от вас слово «нет»? — рассмеялся Юбер. — Гитлер нравился вам?

— Что вы имеете в виду?

— У нас говаривали, что самая добропорядочная жена и мать могла бы отдаться ему, пожелай он. Это так?

— Я не могу отвечать за всех.

— Отвечайте за себя, — доброжелательность исчезла. Теперь в голосе появилось что-то новое, чего в их разговоре ранее не было. Что-то неприятное, липкое, отчего хотелось вымыть руки и лицо.

— Как часто мужчина, обладающий властью, считается с желанием женщины? — кажется, впервые за все время разговора фрау Лемман посмотрела в глаза капитану — темные и такие же неприятные, как и его голос.

— Случается и такое. Я знаю, что вы желаете получить возможность вернуться к профессии, а вы знаете, чего хочу я. Насилие в мои планы не входит — отбивает всякое удовольствие. Приходится считаться.

— То, что вы говорите — отвратительно, — ровным голосом проговорила Грета.

— Не более отвратительно, чем, имея мужа, мечтать оказаться в постели с фюрером, — капитан Юбер присел перед ней и протянул руку, коснувшись ее щеки, потом провел пальцами по коже к губам и остановился: — Нравился он вам или нет? Настолько, что за него вы отправляли мужей на войну?

— Прекратите, — она отстранилась от его руки, — я никого и никуда не отправляла.

Француз тихо рассмеялся и встал.