После Огня

– Один ты со мной остался, мой хороший, – шептала Крылатая, успокаиваясь от мягкого прикосновения шерстки к разгоряченной слезами коже. – Ты не бойся, я отдам тебе все пайки, может быть, отыщем тебе новую стаю, пока я… – Слезы снова потекли из глаз. – Пока я еще жива…

Наконец лис пронзительно взвыл и слегка куснул Крылатую за плечо. Вскрикнув, девушка выпустила из рук рыжее упругое тельце. От недовольства у лиса топорщился мех, он злобно скалился на Алису. Она не узнавала в этом диком зверьке привычного ей ласкового Чарли.

– Ну же, маленький, – сиплым от слез голосом прошептала девушка, протягивая ладонь к ощерившемуся лису. – Ты чего?

Чарли выскочил из пещеры и застыл на самом краю уступа. Алисе показалось, что еще мгновение, и он бросится вниз, крылья раскроются у него за спиной, и лис просто улетит от нее, как только что улетел Томас.

Но зверек не собирался убегать, он точно знал, что им следует делать. Он улавливал песню, и она доносилась с северо-запада, а значит, и лететь надо было туда. Вытянувшись в ярко-оранжевую линию, он всем своим существом показывал Алисе направление.

«Давай, – с нетерпением думал Чарли, – пойми же меня, человеческий детеныш!»

И Алиса поняла. Где-то глубоко внутри нее, за суматошными мыслями о скорой гибели и тоской по дому, за слезами, усталостью, надеждами и воспоминаниями, тоже отзывалась песня неназванного. Среди гор гряды, что виднелась на северо-западе, есть глубокое ущелье, оттуда и исходит зов, там и растет Дерево.

Не медля больше ни единой секунды, Алиса схватила почти пустой рюкзак, и Чарли тут же запрыгнул в него, высунув наружу лишь вытянутую головку. Крылатая закинула рюкзак за плечо и закрыла глаза, покачиваясь на носках. Через опущенные веки пробивалось солнце, в этом багряном свете Алиса различала свой путь. Новая карта, истинная, начертанная самим зовущим, словно отпечаталась перед глазами девушки: захочешь – не собьешься с пути.

– Полетели, Чарли? – сказала Крылатая.

Лис протяжно завыл, как воют песчаные лисицы только перед дальней дорогой и великими делами.

Не открывая глаз, Алиса подошла к самой кромке уступа. В памяти пронесся день первого полета. Вот Лин стоит у нее за спиной, тело нещадно ломит от еще не завершившихся полностью изменений, наставник, высокий и нескладный Крылатый по имени Серж, дает последние советы перед падением. Вот под ногами раскрошенная Черта. Город шумит в отдалении. Лин кладет ей на плечо свою узкую ладонь и легонько толкает.

Ужас, невероятный, животный ужас мгновенно охватывает все ее существо, но вот крылья начинают раскрываться, она уже чувствует их силу. Светлые, словно молодая древесина, так скажет потом о них старуха Фета с непонятным удовольствием. Поток воздуха подхватывает скованное страхом тело. И вот она уже летит к солнцу, растворяется в невероятном счастье полета.

Воспоминания эти были настолько живыми, такими яркими и теплыми, будто все это происходило с ней в эту самую минуту.

Алиса открыла глаза, пустыня разлеглась под скалистым уступом изнеженным на солнце чудовищем. Чарли вертелся в рюкзаке, устраиваясь поудобнее. Ветер почти сбивал с ног. За спиной у нее раскрылись два больших, сильных крыла.

«Чтобы взлететь, тебе не нужна Черта, не нужно падать с высоты. На самом деле ужас от падения в пустоту живет в тебе с первого шага вниз со скалы. Остается только вспомнить его, и крылья откликнутся». Крылатой казалось, что приглушенный голос Вожака снова прозвучал у нее над ухом, как тогда, в объятой темнотой клетке.

Алиса улыбнулась и взлетела.

* * *

Томас провел на Гряде долгих семь месяцев. Он выслеживал целую стаю голодных охотников, восстанавливал грибную ферму, укреплял стены домика, упиваясь безграничной свободой, багряными закатами, горчащим ветром и бескрайней пустыней за последним оплотом человеческого мира.

Раз в дюжину дней к нему прилетали Братья, пополняли его запасы, сообщали поручения Правителя и все новые сплетни, ходившие по Городу. И передавали письма Анабель.

Она писала их на тонких глиняных табличках своим легким, но убористым почерком. Все о каких-то немыслимых мелочах: то о жалком росточке на ее огородике, то о подозрительно тихих ночах, то о каменоломне, куда она летала прошлым вечером, то о новых странностях бабки Феты. Но Томас догадывался о скрытом смысле недосказанного, том странном и новом, о чем Анабель не находила в себе силы ему признаться.

Боясь выставить себя ревнивцем, он не задавал Братьям прямых вопросов, а они лишь отводили глаза, протягивая ему очередную табличку. Таких писем уже накопилась целая стопка, что пылилась на краю стола.

Если бы старик разрешил, Томас бы давно умчался в Город хоть на один денек, чтобы посмотреть жене в глаза и сразу все понять. Но правитель ставил перед ним все новые задачи, требовавшие немедленного решения. И Томас работал как проклятый, не без удовольствия замечая, что тело его крепчает, а крылья становятся еще послушнее, хотя они ему и так всегда подчинялись.