После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Идём через лагерь: «Бундис вон, Бундис вон». Молодежь из окрестностей душит толпу. В лагере идет пьянка, медицинская помощь рушится, врач тоже едет в Венгрию. Элтем забирает детей с каникул и едет на запад. Каждый день у меня на столе происходит инцидент. Это уже мешает, но все возвращается на круги своя. Кризис? Нет никакого кризиса.

Я рад, когда каникулярное лето заканчивается и дети возвращаются под опеку родителей». «Зигмар говорит: «В ближайшие несколько лет наши дети будут болтаться по улицам и играть в pièce de résistance, как на Западе. Так оно и есть.

Уже сейчас десятки тысяч людей переезжают на Запад. На заводах повсюду не хватает людей. Руководители смотрят на партию, партия безмолвствует. В коллективе по-прежнему нет оппозиционных движений, но собрания коллектива проходят в напряженном, пренебрежительном молчании. Заметно, что все ждут момента, возможности подключиться к зарождающемуся восстанию против условий труда.

Если демонстрации по понедельникам проходят в Лейпциге, то молитвы в соборе по понедельникам проходят в Магдебурге. Мы с Ханной идем туда. Там много народу. Мрачный интерьер собора освещен свечами. Мы с трудом пробираемся через атмосферу катакомб к трибуне. Один оратор за другим берут микрофон. Это действительно только мужчины. Аплодисменты неистовы, когда атакуют партию и аппарат безопасности. Хлопают постоянно. Речи агрессивны, они создают настроение. Мужчина молча стоит под церковной аркой, держа над головой плакат: СЕПГ = криминальная партия. Парень в костюме 68-го года с беретом берет микрофон. Он восхваляет социализм, образование, представляет себя жертвой политики партии и государственной безопасности, поднимает общие лозунги: СЕПГ — вон, Штази — вон, мы — народ... Толпа топает. «Послушайте, я его знаю», — говорит Ханна. Он учитель, педагогический ноль, ленивый бездельник, которому нечего делать здесь, от него никогда не исходило инициативы! Если наше будущее теперь зависит от таких персонажей...». Здесь он играет роль жертвы. «Мы едины. Volk» — скандируют они, и несущийся, полупевучий голос звучит в микрофонах. Он несет молитву в этот горячий шум.

«Пойдемте, пойдемте», — остракизмом говорю я. «Восемнадцатый век, вот мы и еретики». Мы отталкиваемся, неестественный голос заполняет собор до последнего уголка, подгоняя нас к выходу.