Выбирая время между официальными приемами и множеством текущих дел, усердно работал Иванов над этим вопросом, который от считал самым важным, самым основным всей своей реформаторской деятельности. «Главные основания» для работы выборных людей земской Руси были уже готовы. Белая петербургская ночь застала диктатора над проектом Высочайшего манифеста, возвещающего созыв первых десяти областных совещаний. Над сонной Невой торжественно плыли звуки часовых колоколов Петропавловской крепости, игравших полночь, когда курьер доложил о приходе Соколова.
— Послушайте, мой дорогой, — встретил Соколова диктатор, — по поводу вас вышел скандал. Я имел крупную неприятность с Коковцевым. Когда я ему сказал, что вас необходимо назначить его товарищем, он наговорил мне дерзостей и поставил меня в невозможность не принять его отставки. Я об этом доложил Государю и сказал, что кроме вас у меня никого нет, но что за вас я ручаюсь. Государь очень интересуется вами, и завтра вы должны представиться. Хотите или не хотите, а портфель за вами.
Соколов потер лоб рукой.
— Страшный хомут вы на меня надели. Боюсь, чтобы главная работа не пострадала.
— Успокойтесь. Я об этом думал. Проводить реформы в роли товарища при Коковцеве — дело безнадежное. Авторитет министра — великая вещь. Министра боятся и не посмеют так вставлять ему палки в колеса, как товарищу. А чтобы не отрываться от главного дела, вы лучше сами раздайте текущие дела товарищам. Не отказывайтесь только от
Соколов качал головой:
— Страшно трудно будет. Возьмите хоть одну Кредитную Канцелярию. Ведь это вертеп разбойничий. Или Государственный Банк! Они на всякого министра сомкнутым строем идут. А монополия? А Дворянский и Крестьянский банки? А Таможенный департамент? У меня холод по спине идет, когда я об этом только подумаю. Вы представьте себе только, какая разгорится ненависть ко мне с первого же дня!
— Полноте! Это вы только кажетесь таким смиренным…
— Да не в смирении дело, ваше превосходительство, а во времени. Времени на сутки отпущено только 24 часа.
— Ну, так или иначе, дело сделано.
— Но вы меня, наконец, совсем не знаете!
Но Соколов отбивался напрасно.
— Я вас уже знаю.
Иванов достал из кучи бумаг конверт и показал Соколову:
— Здесь вся ваша биография, а мое личное впечатление только усилило прекрасную аттестацию.
Капитан покраснел.
— А формальная сторона?
— Пока — «с производством в полковники»… Итак, завтра к Царю, а теперь за дело. Ваша программа?
— Со мной.
— Докладывайте последовательно. Приблизительно то же вам завтра придется докладывать и в Петергофе.
— Извольте слушать.
Соколов вынул из кармана листок бумаги, положил перед собой и начал:
— Наше финансовое преобразование должно распадаться на три части:
1. Переустройство денежной системы.
2. Переустройство государственного хозяйства.
3. Переустройство органов хозяйственного управления.
— Постановка широкая и правильная, — заметил Иванов — Продолжайте.
— Денежная система может быть переустроена в двух направлениях в зависимости от того, насколько широко будет поставлена задача. Можно, во-первых, восстановить серебро и нашу старую денежную систему и, во-вторых, перейти к чистым бумажным деньгам.
— За какой способ стоите вы? Помнится, за второй?
— Ваше превосходительство, финансы — это математика. Вы задаете определенную задачу, финансист ее решает. Ваша задача какая? Расширить денежное обращение? Создать широкий народный кредит? Найти в распоряжении правительства два миллиарда рублей? Это достижимо одинаково и при бумажках, и при серебряной валюте. Я лично стою за бумажку, как за аппарат, неизмеримо более совершенный. Но здесь возражение — новизна дела. Серебро, наоборот, является системой испытанной. Выбор зависит от руководителя политики, ему виднее.
— Хорошо. Для перехода на серебро что вы делаете?
— Выделяю из общего золотого запаса примерно 600 или 700 миллионов в неприкосновенный военный фонд. Остальное золото обращаю на осторожную покупку серебряного запаса в 400 миллионов рублей, что даст возможность выпуска по норме Императора Николая I 2 400 000 кредитных билетов. Свободную чеканку серебра не восстановляю сразу, ибо это был бы крах, а прекращаю золотой размен и начинаю понижать курс с тем, чтобы довести его до паритета с серебром года в два. Устанавливаю двойственный бюджет — золотой для расчетов международных и серебряный — для внутренних. Сливаю воедино Государственный Банк, сберегательные кассы и банки: Дворянский и Крестьянский. Организую уездные казначейства в отделения Государственного Банка и устраиваю полную сеть мелких кредитных учреждений. Казенные суммы провожу только по счетам.
— А по государственному долгу?