— Целую жизнь,
— Вы… вы его дочь?
—
Сент-Врейн сомневался, что это ухаживание настолько напоминало волшебную сказку, в которую верила мисс Невилл, но у него не было желания расстраивать ее, оспаривая эту точку зрения.
— И этот брак был счастливым?
— Упоительно счастливым. — Ее голос сделался тихим. — И я была счастлива тоже — до тех пор, пока они не умерли.
— Они умерли молодыми, — прошептал Сент-Врейн. — Каким образом?
Ее взгляд смягчился и устремился вдаль.
— Произошел бунт, — ответила она. — Восстание рабов. Тростниковые поля были подожжены, а их экипаж попал в ловушку в пламени. Дороги были такими узкими. Такими коварными. Они не смогли вовремя развернуться. Это было… ужасно.
— Господи Боже.
Мартиника сделала неуверенный вдох.
— В завещании отчима моим опекуном назначался его брат.
— Я так сожалею о вашей утрате, — мягко произнес он. — Я сожалею также и о том, если Ротуэлл на самом деле стыдится вас.
— Вы сомневаетесь в этом? — прошептала она.
Сент-Врейн больше не был уверен в том, что он думал. Что-то более глубокое, нежели неприязнь, распаляло гнев Ротуэлла — в этом он мог поклясться.
— Что ж, сейчас это едва ли имеет значение, — ответил он. — Думаю, что ваше происхождение намного сильнее беспокоит вас, чем меня.
— Значит, вы хотите, чтобы эта помолвка состоялась?
— Ничто из того, что вы мне рассказали, не меняет моих аргументов, — ответил молодой человек.
Мартиника немного отступила от старой яблони и уставилась на него со странным выражением в глазах.
— Тогда я соглашусь, Сент-Врейн, но при одном условии.
До этого момента она была с ним честной. Сент-Врейн сложил руки на груди и кивнул.
— Продолжайте.
Ее язычок снова высунулся изо рта и почти нервно коснулся уголка рта.
— Я хочу… я хочу заключить с вами сделку, — ответила она. — Я хочу, чтобы вы снова занялись со мной любовью.
— Господи Боже?
— Но мы же вовсе не собираемся венчаться, Сент-Врейн, — возразила она. — Не так ли?
Он покачал головой, а затем пожал плечами.
— Будь я проклят, если знаю, — произнес он. — Что-то подсказывает мне, что мы должны это сделать.
— Это в вас говорит аристократическая британская мораль, — заметила Мартиника. — Подумайте об этом так, как это мог бы сделать француз. Я хочу научиться правильно заниматься любовью. И я хочу, чтобы
Сент-Врейну очень не хотелось прямо сейчас говорить ей о том, как мало вещей ей необходимо изучить.
— Что за взгляд?
Ее ресницы опустились, девушка почти закрыла глаза, и внезапно ему захотелось прижать ее к стволу яблони и зацеловать до бесчувствия.
— Вы же знаете, — хрипло ответила она. — Это ласковое, убаюкивающее выражение в ваших глазах, когда вы в первый раз смотрите на женщину? Словно вы предлагаете ей яблоко в саду Эдема.
Сент-Врейн мог только смотреть на нее и недоумевать, во что, черт возьми, он вляпался.
— Ну, это так?
— Что так?
— Вы на самом деле предлагаете?
Он сжал руки в кулаки и вознес Богу молитву, прося у него сил.
— Абсолютно исключено, — решительно заявил он. — Сейчас мы пойдем к вашему дяде и объявим о помолвке. И если мы решим, что подходим друг другу, то мы поженимся. А затем, моя дорогая, мы сможем обсудить эти уроки.
— Но говорят же, Сент-Врейн, что во время ухаживания мужчина должен выставить вперед свою лучшую ногу[15], — прошептала девушка, с насмешливой скромностью опуская подбородок.
— Но ведь сейчас мы обсуждаем не мою ногу, не так ли?
Она улыбнулась.
— Нет, определенно, нет.
Его терпение — не упоминая уже о сопротивляемости — подходило к концу. Он взял ее за руку и решительно притянул к себе.
— Сейчас мы зайдем в дом, — сумел проговорить он. — И мы пойдем прямо в библиотеку, где мы скажем Ротуэллу, что собираемся пожениться.
— О, если мы собираемся притворяться, будто помолвлены,
Господи Боже. У него нет никаких шансов.
— Да. У меня есть ключ.
Она положила ладонь на его руку и медленно провела ею вниз.
— Тогда могу я увидеть вас? Как можно быстрее? — Девушка была так близко, что ее шепот коснулся его щеки. — Я уже хочу снова быть с вами. Жажду удовольствия, которое только вы,
— Господь всемогущий! — Сент-Врейн с трудом сглотнул.
Выражение страстного желания на ее лице внезапно сменилось ухмылкой.