После прочтения уничтожить

Такие объединения вырастают вокруг культовых рок-групп. Или возникают из художественных сообществ, экологических поселений. Ими могут стать даже некоторые новейшие секты. Это не значит, будто такие группы автоматом застрахованы от тоталитаризма или индивидуализма. Тем более это не значит, что все небольшие коллективы, претендующие на культовый статус, действительно обладали чем-то, кроме амбиций. Зато это значит, что никому не известно другого пути к освобождению себя и других. .

Остальным остается или хором молиться на уходящие в небо каменные глыбы вождей или в одиночку верить в американскую мечту, уточняя ее по рекламным биллбордам.

2

Совсем молодым я прожил некоторое время в северном православном монастыре. Своих взглядов я ни от кого не скрывал и частенько обсуждал их с одним из монахов.

Однажды он сказал мне:

— Зачем мне строить какой-то новый коммунизм, если в монастыре я уже нашел свой собственный?

Я вежливо называл минусы такого коммунизма. Недемократическую, а то и тоталитарную, систему управления. Фактическую цензуру на многие темы и тексты. Навязываемый статус авторитетов тем, кто пока еще не готов этот статус признать. Чрезмерно жесткие наказания. Ну и все в таком роде.

Отвечая, мой собеседник, настаивал на добровольном выборе такой жизни всеми монахами. А потом признался:

— В любом случае, я лучшего коммунизма не видел.

До двадцати лет он жил в советском обществе, а потом ушел в монастырь. И этот уход стал для него уходом из «ненастоящего» коммунизма с фальшивым единением всего народа в «настоящий», с крепкой общинностью и постоянным коллективным переживанием смысла жизни и связи с историей всего мира.

Последние лет двадцать количество верующих в России постоянно росло. К нашему времени выросло настолько, что к той или иной религии себя относит уже каждый второй. Причем, речь идет не только о больших конфессиях (вроде православия или официального ислама) не только о «привозных культах» (типа иеговизма, мормонства или мунизма), но и о более экстремальных и неожиданных движениях: неоязычниках, возрожденных культах небольших народов и новых, «без истории», сектах, появляющихся благодаря харизматическим лидерам («белое братство», «богородичный центр» или «община Виссариона», которая построила в Сибири свой новый «город Солнца»).

Настоящий взрыв: десятки направлений, тысячи общин, переполненные храмы. Откуда все это? Люди ищут в своих жизнях смысл. И одновременно они ищут общения, единения, братских отношений с другими людьми. В позднем, брежневском СССР все ощущали дефицит именно этих двух вещей. А с падением СССР смысл и братство исчезли окончательно, уступив рыночной конкуренции. Между тем, именно религия тысячи лет организовывала людей в эти самые «малые коллективы». Христианские монастыри, исламские братства, староверские и американские секты — все эти общины давали своим членам и смысл жизни, и общение с другими такими же, как они. Смысл жизни человек всегда находит там, где заканчиваются товарно-обменные отношения между людьми.

На Западе не так давно была очень популярна так называемая «теология освобождения».

Впервые этот термин прозвучал в 1971-м из уст богослова и социалиста Густаво Гутьерреса. На цитатах из Писания он доказывал, что спасение души это и есть борьба за лучшую жизнь здесь, на земле. Человек есть не то, что мы видим в зеркале, но то, чем он должен стать согласно Завету. И вообще, слово «коммунио» у ранних христиан означало общую причастность к вечной жизни, отсюда и пошел весь «коммунизм».

Одновременно другой католик Хуан Селундо издал книгу «Богословие для строителей нового общества», а протестант Мигель Бонино утверждал: «Члены истинной Церкви, истинного Тела Христова — лишь те, кто борется за освобождение». Для него нынешние революции были просто продолжением ветхозаветной борьбы, начатой еще пророком Моисеем. Если инстинкт это «разум природы», то революционная программа – разум наиболее свободной от рабского прошлого части общества.

Даже Че Гевара писал: «Когда христиане вольются в социальную революцию, она станет непобедимой». Дошло до того, что в Никарагуа несколько священников, воспитанных «красным епископом» Полом Шмиту, работали в революционном сандинистском правительстве. Согласно их учению, между членами христианской семьи не может быть коммерческих отношений и нужно просто расширить такой уровень доверия до границ всего общества. Политическим способом такого «расширения» и является революция.

3

Последние лет двести те, кто планирует изменить мир и самих себя, говорят на языке политики. Политический пафос эпохи Просвещения это выход из границ того, что еще вчера считалось «вечною природой», данной свыше. Просвещение подарило нам новый вид свободы — через познание вещей/событий и уточнение их имен, а главным врагом Просвещения считается «не узнанное господство».