После Путина

Вот тут мы оказываемся перед любопытным вопросом. Отказ от звания — это попытка выйти из колеи и выйти из политики? Или же это сознательная попытка сломать шаблон, стандарт политического карьеризма для того, чтобы открыть дополнительные каналы собственного влияния? Можно только гадать, но вне зависимости от результата гадания я считаю, что отказ от звания предопределил общую линию всей дальнейшей политической карьеры Владимира Путина. Эту линию можно сформулировать следующим образом: я готов участвовать в политике и соблюдать часть существующих правил, но лишь при условии, что будут приняты и мои правила — по крайней мере в том, что касается меня как политического деятеля. То есть своим отказом Путин показал, что политическая карьера интересна ему не сама по себе, а только как инструмент достижения целей. И если этот инструмент несовместим с его принципами, то он легко откажется от него. А если уж воспользуется, то на своих условиях. Я далёк от попыток представить Путина этаким супергероем, которому все преграды нипочём. Не считаю я его и волюнтаристом от политики — это вам не Хрущёв и не Трамп. Я всего лишь отчётливо вижу в этом отказе характерную точку отсчёта всей логики дальнейшего развития Путина как политика, как политического лидера.

Эта точка отсчёта была неизвестна публике. Именно поэтому в общественном восприятии «ранний» Путин представлялся фигурой отчасти загадочной, а отчасти бесцветной, прозрачной. Никто не мог допустить, что в российской политике, уже смирившейся с алкоголическим стилем Ельцина, появится другой стиль. Тем более никто не ожидал этого от официального преемника Ельцина. Именно поэтому в первое время информационная кампания по формированию «никакого» имиджа нового президента достигла определённого эффекта. Причём даже этот имидж воспринимался в известной степени позитивно, с этакой усталой снисходительностью и облегчением. Ведь преемник Ельцина! В сознании населения глубоко отпечатался первый президент независимой России — и посему любого политического лидера авансом ассоциировали с непредсказуемостью, взбалмошностью и бесконтрольностью. «Никакой» или, как тогда говорили, «технический» премьер, а позже президент был, что называется, за счастье. Соответственно, никто особенно не пытался задумываться: а что там, за этим неброским костюмчиком? Вполне возможно, что уже тогда рассматривалась роль Путина в качестве «мостика» от Ельцина к «идеальному» президенту. Такой «идеальный» президент должен был быть контролируемым, чтобы у его кукловодов не возникало трудностей. И в то же время он должен был безоговорочно нравиться населению, чтобы оно не заподозрило в нём марионетку откровенных врагов страны, внутренних или внешних.

Неслучайно на первом этапе президентства Путину был «придан» показательно яркий, «афишный» Касьянов в качестве премьера. Соответствующим образом распределились и роли в наиболее значительных средствах массовой информации, находившихся на тот момент в руках олигархов, считающих себя основными источниками власти. Их подход к формированию информационных образов главных действующих лиц был достаточно прозрачным: «технический» президент, бесцветный, но более-менее эффективный на фоне предшественника, и яркий, лощёный, максимально довольный собой премьер, олицетворяющий политическую «инновационность» и «креативность». Президенту недвусмысленно отводили исполнительскую роль, чтобы ни у кого не возникало сомнений: это инструмент, а не источник принятия решений. При этом рассчитывали, что в социальном восприятии сработает стандартная схема: если Путин и в правительстве с Касьяновым работал, и премьером его назначил, то Путин и Касьянов — это одно и то же. А раз так, то можно будет запустить «сообщающиеся сосуды»: все просчёты Касьянова переводить на Путина, а все заслуги власти приписывать Касьянову. Ведь позиция-то главного лидера была дискредитирована Ельциным, вот и надо было её очищать «промежуточным» президентом. Надо отметить, что схема эта не сработала: российский народ парадоксальным образом сохранил способность рационально оценивать политические фигуры и ассоциацию «Путин — Касьянов» не принял. Касьянову почти сразу были приписаны знаменитые «два процента» (уж слишком комсомольско-протокольная внешность и повадки были у Михаила Михайловича — ну никакого доверия он не вызывал), а путинский антирейтинг как был, так и оставался очень низким.