После России

— Мы, русские, ориентированы на Европу… Мы все эллины — так, кажется, сказал Мандельштам, — обезличенная Россия…

— Что значит обезличенная Россия?

— А. то и значит, что все те же временщики так же на острове и живут, ничего не видят, ничего не слышат.

— Я же о народе говорю, народ-то в России существует. Временщики не имеют отношения к народу. А Европа? Что ж, мы сами Европа, причем огромная, значительная, красивая, сильная, и самая питающая часть Европы — это мы, Россия. Она питает мир. Россия грандиозна абсолютно, это можно увидеть и понять, только уехав.

— А Гершвин, одесский еврей, гений, он-то популярен на Западе?

— Гершвин не нужен, джаз никому не нужен, джаз кончился, его можно услышать только по специальной радиопрограмме. Ну почему, скажите, об этом не говорят, не пишут? В Америке прошла колоссальная культурная революция… в пользу отсутствия культуры. Никто не знает, кто такой Хемингуэй, Фолкнер… И пусть Василий Аксенов напишет обратное. А сколько американцев слышали или тем более читали Солженицына, самого известного русского писателя?! У меня был зубной врач, интеллигент вроде бы. университет закончил. Солженицын время от времени появляется на экране телевизора, все-таки имя его известно. Колоритная личность, борода. И что же? Прихожу к врачу, он записывает мою фамилию: «Александр… Солженицын». Мне тогда было тридцать пять лет, ну разве похож я хоть чем-то на Солженицына?

Еще пример. Меня приглашают в частную школу, хорошую, высокого уровня частную школу с прекрасным актовым залом. Приглашают побеседовать со студентами. Частные школы очень богаты, они могут себе позволить иметь блестящих преподавателей, приглашать на лекции кого угодно. Мне, как писателю, задавали много вопросов. Один из вопросов был таким: «Кто ваш любимый современный американский писатель?» Я говорю, что Уильям Кеннеди, лауреат двух самых престижных премий, Пулицера и Маккартера. Педагог вспыхивает от стыда: она не слышала этого имени.

И здесь мне захотелось переключить разговор, Слишком уж яростно и, мне показалось, в чем-то несправедливо Саша ниспровергает Америку. Чувствовалась личная обида, уязвимость непризнанием. Казалось, эта больная тема займет все мое интервью, и я нажал другую кнопку:

— Саша, расскажи, как ты очутился там?

— Это длинная история. Длинная, фантастическая и в чем-то романтическая. Я родился в Канаде, будучи «сыном советского дипломата», как пишет Урнов в статье «Плохая проза» в «Литературной газете». Провел в Канаде первые четыре года жизни. Вырос в благополучной семье, такой, что для меня ни вещи, ни деньги никогда не имели никакого значения. Мои родители… Они отказались от меня. Я не хочу их видеть. Они писали прошение в КГБ, чтобы меня изолировали от общества, отправили в сумасшедший дом. Я и не представлял, кем был мой отец на самом деле. И только недавно, не помню, в какой стране, подошел к книжной полке в магазине, открыл какой-то том, а там о КГБ, Эс-Би-Ай, о шпионских организациях мира. Полистал, оказалось, что отец от Главного разведывательного управления Министерства обороны курировал Америку, оба ее континента по части шпионажа. Был заочно приговорен к смертной казни за похищение атомной бомбы. Шифровальщиком в посольстве был Игорь Гузенко, он убежал, предал всех. Посадили канадских коммунистов, это была знаменитая история. Думаю, что отец был своим человеком и в КГБ, и в Главном разведуправлении. В Канаде он организовал во время войны советскую шпионскую сеть. Он… Ладно, не будем об этом.

Безусловно, наша юность — не ранняя, но поздняя, — литературная юность моего поколения прошла под знаком Солженицына. Многие из нас его боготворили. Не будь его, все было бы по-другому. Мы не были бы, может быть, такими смелыми, не было бы того же СМОГа, не появилось бы многих других литературных кружков, чтений, салонов.

— Твоя эмиграция началась с Вены. Как это произошло?

— Мне не очень нравится эта тема. Это какая-то политическая история. Я постоянно каким-то образом влезаю в политику. В определенном аспекте моя жизнь представляет собой детективный роман, в котором я совершенно не хотел бы участвовать. Наверное, это в силу того, что я родился в семье знаменитого советского разведчика.