Сенькевич из библиотечного вестибюля позвонил в приемную института узнать номер сектора Децкого, затем позвонил в этот сектор, но ему ответили, что Адама Ивановича на работе нет и в ближайшие два дня не будет - он работает дома. Тогда Сенькевич обратился в паспортный стол и получил домашний адрес.
Через двадцать минут он входил в квартиру Децкого. Квартира оказалась коммунальной. Сенькевича встретил плач двух девочек, не поделивших куклу; из гостиной слышался телевизионный урок английского языка. Децкому принадлежала в этой квартире меньшая из трех комнат. Адам Иванович сидел за столом над кипой машинописи. Сенькевич поздоровался и назвался.
- Присаживайтесь, - предложил Децкий, указывая на узенький диван-кровать.
Кроме этого диванчика обстановку жилья составляли канцелярский письменный стол, канцелярский же одежный столбик и пара табуретов. Все пространство стен было занято самодельными, сбитыми из грубых досок, книжными полками. На полках, правда, впереди книг редко стояла всякая всячина, было и несколько дорогих вещичек - два бокала чешского стекла, золотая рюмочка, куст розового коралла, фотоаппарат "Зенит", нетронутая бутылка "Наполеона", транзистор, дымчатые импортные очки, стоившие у спекулянтов, что точно Сенькевич знал, тридцатку.
- Работаете? - спросил Сенькевич, невольно прислушиваясь к детскому крику.
- Надо, - ответил Децкий, - статью надо сдавать.
- Шумновато у вас, - сказал Сенькевич.
- Обычно я ночью работаю. Но ничего, уже мало терпеть, через год свою получу.
- Очередь подходит?
- Нет, к сожалению, кооператив.
Помолчав, Сенькевич спросил:
- Вы, наверно, в курсе, что у вашего брата похитили деньги?
- Да, - кивнул Децкий. - Ванда звонила.
- Это произошло утром двадцать четвертого июня, - сказал Сенькевич, на купалу. Я думаю, вы правильно поймете мои вопросы.
- Постараюсь.
- Мне важно знать, что вы делали в то утро, часов с восьми до одиннадцати?
- Вы полагаете... - удивился Децкий.
- Нет, не полагаю. Но наша работа, как и ваша, требует дотошности.
- Видите ли, мы с женой развелись, - погрустнев, сказал Децкий. - Дочь живет с ней. В субботу или воскресенье я забираю Люсеньку, и мы идем в кино, в театр или едем в лес или на озеро. Я ради нее и купил машину. Мне приятно ее катать, показывать ей заповедник... ну, да, наверное, вам понятно. Но в ту субботу жена отказалась отпустить со мной дочь, хоть и было договорено. Не знаю почему. Скорее всего, что ей не хотелось пускать Люсеньку к моим родственникам.
- Она сказала об этом утром? - уточнил Сенькевич.
- Нет, накануне вечером. А утром я проснулся поздно, томился, потом позвонил сотруднице, уговорил ее поехать со мной. Мы встретились в одиннадцать...
- Значит, все утро вы провели здесь.
- Да, дома.
- А где были ваши соседи?
- Уезжали в деревню. Они на каждые выходные ездят в деревню.
За стенкой сносное по громкости лопотание телевизора вдруг сменилось ритм-музыкой и песней на английском языке.
- Суббота - мой самый продуктивный день, - поделился Децкий. - Тихо, спокойно...
Сенькевич понимающе кивнул. Помолчали, дослушали песню.
- Сегодня похороны Пташука, - сказал Сенькевич. - Вы пойдете?
- Да, к двум часам.
- Кто сообщил вам о смерти? Юрий Иванович?
- Ванда. Днем. Юра как раз ездил за Верой. Мне очень жаль Павла, сказал Децкий, растирая виски. - Такая жуткая смерть.
Сенькевич вздохнул:
- Водка. Ночь. Дорога.
- Все так, - кивнул Децкий. - Но в сорок лет разбиться... Вот Юрина соседка разбилась, так ей хоть восемьдесят.
- Как, - удивился Сенькевич, - на машине?
- Ну, куда на машине. На лестничной площадке. В тот самый день, когда мы на даче купались и костер жгли. Шла, инсульт, смерть. Как говорится, ходячи. Бог, увы, делит не ровно.
- Причем весьма, - признал Сенькевич. - Скажите, Адам Иванович, ваш брат не предлагал вам взаймы на квартиру?
- Предлагал, и не взаймы, только я отказался.
- Если не секрет, почему же?
- Во-первых, я сам могу заработать, - сказал Децкий, - а во-вторых, по правде сказать, я должен ему тысячу. Он выручил меня, когда я разводился... И потом: у него своя жизнь, у меня своя. Я ведь давно мог найти должность с окладом, но хотелось другого...
- А вы никому не рассказывали про вклад брата?
Децкий задумался.
- Некому говорить, - ответил он скоро. - И вклад - какое мне дело.