После сделанного

Дома Децкого встретило ошеломляющее известие о визите следователя. Он потребовал от Ванды вспомнить беседу с Сенькевичем дословно, во всей последовательности вопросов и во всей полноте ответов. Направление следовательского интереса отгадалось легко, и Децкий успокоенно и с чувством некоторого умственного превосходства сказал себе: "Талантливый!.. Что-то не видно особого таланта. Самая заурядная логика".

Стараясь перебить зубной пастой привкус дрянного вина, он думал о следователе: пусть проверяет, пусть спрашивает доктора Глинского. Это к добру, время даст. Но став под душ и согнав с мозгов липкую одурь, какую нанес туда дешевый портвейн, Децкий увидел действия следователя уже иначе и с досадою признал, что тот временем следствия дорожит. Позвонив завтра утром Глинскому, он убедится в невиновности его, Децкого, и возьмет для обдумывания другую версию, обнимет кругом подозрения всех знакомых дома, тем более что осел Сашка подсунул фотографии, а Ванда, эта набитая дура, вместо того чтобы отправить сына с глаз долой на улицу, сделала пояснения. Децкого буквально морозом протянуло: ведь на снимках присутствовали все, ну пусть не все, пусть мелких человечков не было, но главные все стоят плечом к плечу. Завод — склад — магазин, производство и сбыт, а главное, и гадать не надо, где сбыт, где посредники, вот они — в лице Данилы Григорьевича и Петра Петровича, отправляй к ним ревизоров и бери в оборот. И самое простое дело — проверить номенклатуру товаров по магазину и по Пашиному участку: там замки — тут замки, там ситечко чайное — тут ситечко чайное. Было отчего проклясть и прием гостей на купалье, и дурацкий языческий костер, и подаренный сыну фотоаппарат, и вздорное, по деревенской моде позирование толпой на лугу, и в саду, и на фоне дачи. Сходились сейчас в кучу многие глупости, сделанные в разные годы; припоминая о них, Децкий чертыхался: и дачу следовало купить через подставное лицо, и вовсе ни к чему было заводить сберкнижку, и намного раньше следовало прикрыть это дело, а взяться за лучшее, и все эти походы друг к другу, встречи семьями, афиширование знакомств выходили теперь боком.

"Но и следователь — человек, — успокаивая себя, думал Децкий. — Не больше у него ума, чем у нас".

Децкий обернулся махровой простынью, прошел в спальню, плюхнулся на мягчайший импортный матрац и вообразил себя следователем. Следователь, по его мнению, мог составить себе три версии воровства: первую — деньги снял Децкий; вторую — деньги и облигации похищены знакомыми контролерши; третью — деньги и облигации похищены знакомыми Децких. Первую уже можно было считать отвергнутой; долго ли, коротко ли следователь откажется и от второй; останется разыграть третью, и следователь начнет составлять список лиц, имевших доступ в квартиру или отношение к семейным делам. У Децкого из живых родственников оставался только брат. Вся родня Ванды обитала в Гродно, о книжке они слыхом не слышали, да и виделись последний раз в позапрошлом году. Кто-либо из соседей мог, конечно, спланировать и провести ограбление квартиры, но операция с подделкой ордера была бы для него экспромтом. А вор спланировал именно снятие денег с вклада; тут все было учтено — внешность, костюм, бородка и усы, роспись, возвращение книжки на место и уверенность, что Децкий смолчит. Из знакомых Ванды никто не знал даже приблизительно, как поступают к Децким большие суммы; сама Ванда не знала и не догадывалась про источник благополучия; и для жены, и для ее подруг он, Децкий, был преуспевающий инженер, конструктор и изобретатель. Но следователь, вел свое рассуждение Децкий, неминуемо обязан включить в свой список и знакомых Ванды — их хоть и немного — три-четыре дамочки, но все же потребуются дни для установления их честности.

Каково бы ни оказалось начальное число подозреваемых, оно, думал Децкий, постепенно уменьшится, останутся в нем лишь те, кто имел случай увидеть книжку или знал о ней и для кого существовали причины или соображения возвратить ее в чемодан. Но более других знали о нем, о книжке, о его привычках те люди, которые съехались на дачу смотреть купальский костер. И тут Децкий почувствовал перебой в сердце, мгновенное мертвение всех своих нервов, и в него вошло неопровержимое уже убеждение, что вор скрывался среди купальских гостей. Все были мошенники, одного Адама отстранил Децкий от подозрений. Но подумав, он отказался брать на веру и доказанную мытарствами святость брата — всякое могло случиться и с ним, и такое могло с ним случиться, что подтолкнуло на рискованное дело. Но еще подумав, Децкий решил в честности брата не сомневаться — Адам, конечно, и мысли не допускал, что брат его Юра способен жить на ворованное и держать ворованное в сберкассе.