После Шлиссельбурга

Но борьба с правительством за свободу и землю не велась единым сомкнутым фронтом; это были отдельные схватки, своего рода партизанская война; она не могла сломить самодержавие. И к осени 1907 года, после разгона 2-й Государственной Думы, на повсеместном, но разрозненном революционном фронте правительство с его материальной мощью явно имело перевес.

Официальная статистика казней, арестов, разгромов типографий и книжных складов показывает, какие опустошения в революционных рядах были произведены органами полицейского розыска за указанные годы. Уже тогда можно было сказать, что французская революция 1848 г. и подавление Парижской Коммуны в 1871 г. не обошлись Франции так дорого, как первые годы русской революции 1905 г.

Однако, нельзя было признать, что революция поражена насмерть: об этом не только не говорили, но в № 1 «Знамени Труда», от 1 июля 1907 г., автор статьи «Переживаемый момент», повторяя сказанное им на партийном съезде в декабре 1905 г., писал:

«Было бы ошибкой думать, что в ближайший момент окончательно решатся судьбы революции… Нам представляется более вероятным, что мы будем иметь еще новые колебания политического маятника, испытаем и гнет реакции, и новые полосы «свобод». Сейчас еще нельзя предвидеть, когда именно будет нами поставлен «ва-банк».

И далее, приводя в пример длительность французских революций, автор борется с шатанием мысли, смятением и брожением в умах, порожденными реакцией, указанием на неизбежно затяжной характер нашей революции. В других статьях того же номера выражается уверенность, что народные силы еще перейдут в должный момент в наступление, и что в развязывании их могут сыграть роль «частичные выступления» в войске там, где назрело достаточно крупное движение (статья «Что же теперь»). «Одно из таких движений может сразу создать возможность местного народного вооруженного восстания» (подчеркнуто автором статьи). Итак, революционные партии продолжали бороться, бороться, как могли; массовый отход партийных людей на Запад в эмиграцию, еще не имел места; но распыленное движение уже не завоевывало, а теряло. Проверяя это мое теперешнее утверждение, я слышала возражения, но декабрьский № «Знамени Труда» в передовой статье этого партийного органа рисует картину не менее мрачную, чем моя личная оценка. Она говорит, что массы приостановились в своем движении и обдумывают пережитое; говорит о разорении партийных организаций, разгроме областных, губернских и уездных комитетов, о потере связей с массой, трудности восстановления революционной работы на местах и о понижении уровня партийных работников, вследствие арестов первых кадров.

Уже тот факт, что Центральный Комитет партии был вынужден перенести свое местопребывание из политического центра России в Финляндию, эту хотя и близкую, но все же заграницу, был показателем для общего положения дел. Это перенесение было необходимо, но оно указывало, что шансы революции падают, положение партии, широко раскинувшей свою почти совершенно открытую деятельность, становится так неустойчиво, что перед ней стоит опасность быть обезглавленной. Живая, непосредственная непрерывная связь с русской жизнью, связь между руководящими лицами центра и остальной партией от этого перенесения неизбежно должна была пострадать. Правда, она поддерживалась членами особого органа при Ц. К., т. н. «Организационного бюро», но и они жили в Финляндии и в Петербург ездили на явочные квартиры ежедневно из Териок. Для поддержания той же связи члены Ц. К. предполагали время от времени совершать объезды разных областей России, чтоб путем личных встреч и наблюдений видеть ход работы на местах, и при мне такая поездка была совершена Виктором Михайловичем Черновым на Урал.

Членами Ц. К. в то время состояли: мой старый друг и товарищ по «Земле и Воле» Марк Андреевич Натансон, Виктор Михайлович Чернов, Николай Дмитриевич Авксентьев и Николай Иванович Ракитников, которых до тех пор я не знала; затем Григорий Андреевич Гершуни и Азеф, с которыми я встретилась за границей. Работа по выполнению центральных функций и руководству деятельностью местных организаций была распределена между, ними следующим образом: финансы партии были в ведении М. Натансона; центральный орган партии — в ведении В. Чернова (с Ракитниковым и Авксентьевым); работа в крестьянстве — в ведении Н. Ракитникова; работой среди рабочих ведали Авксентьев и Чернов; Чернов же ведал и работой среди военных; во главе боевого дела стояли Гершуни и Азеф — единственный цекист, оставшийся жить в Петербурге.