После смерча

— Отец ушел на фронт, когда я еще был подрост­ком. Было у меня тогда любимое занятие — лазать по деревьям и таскать из гнезд яйца ворон, сорок, коршу­нов. Как-то принес молодого коршуна. Дома не оказа­лось свежего мяса, и, чтобы его накормить, я поймал на огороде двух цыплят и пустил их к нему в клетку. Коршун выпустил свои когти и мгновенно с ними рас­правился. Об этом отцу рассказал мой младший брат. Отец тогда здорово отстегал меня ремнем. Таким, на­верное, он и помнит меня.

Майор рассмеялся. Но когда Роман протянул ему характеристику, справку о ранении, орденскую книж­ку, майор, наморщив лоб, серьезно посмотрел на него.

— Отец об этом не знает?

— Он еще ни одного письма от нас не получил, не знает даже, живы ли мы.

— Он говорил, что деревню его освободили и что ждет вестей от вас.

— Сестра переслала мне его письма сразу же, как только их получили.

Вскоре в кабинет вошел старшина и доложил май­ору, что явился по его приказанию.

— Зимин где теперь, на дежурстве?

— Нет, отдыхает.

Майор вместе со старшиной вышел из кабинета и тут же вернулся. За стол больше не садился, расхаживал по кабинету, изредка задавая Роману вопросы: как живет семья, есть ли дом, корова?

Отворилась дверь, в кабинет вошел коренастый пожилой солдат и, приложив руку к шапке, отдал рапорт майору. Роман вскочил со стула, бросился к отцу, об­хватил его за плечи и начал целовать. Бывалый солдат растерялся, отступил на несколько шагов и только те­перь узнал в этом рослом парне в черной флотской ши­нели и мичманке своего сына. На глазах у обоих вы­ступили слезы. Отец обнял Романа.

— Сынок мой, как же ты меня нашел?

Майор, накинув шинель, вышел из кабинета, оста­вив отца и сына наедине. Вернулся он только лишь час спустя.

— Зимин, веди сына в столовую, накорми, а потом пойдете на продпункт. Я приказал старшине выдать вам концентраты, мешок картошки, ну и еще кое-что. Он отвезет вас до шоссе, там остановите попутную ма­шину, и сына довезут до самого дома. А отца твоего,— обратился он к Роману,— мы тоже скоро домой отпу­стим. Хватит! Он уже и так три войны отвоевал.

Зимины попрощались с майором и вышли из каби­нета.

На обратном пути мысли Романа были заняты но­выми планами. Прав был Данила Гаврилович, война скоро кончится, люди заживут мирным трудом. Кто сказал, что его учеба закончится техникумом? Можно работать и учиться дальше, чтобы и в образовании не отстать от любимой девушки. Как только приедет, сра­зу же пойдет к Наде домой, расскажет о поездке к отцу. Теперь, когда отец дал ему денег, он сможет пе­реехать на новую квартиру, сможет чаще приглашать Надю в кино. Смешно сказать, но до сих пор, пока кар­маны его были почти пустыми, он старался реже встре­чаться с Надей. А сейчас будет совсем иначе. Близится день 8 Марта, и он постарается, чтобы не ударить как говорится, лицом в грязь перед Надей.

В сумерках Роман приехал домой. Быстро перенес из машины все продукты и только теперь рассмотрел, что дали ему на продпункте. Отложил несколько банок консервов, пачки концентратов, поделил сушеные яб­локи.

"А что подумает Надя,— неожиданно заволновался Роман,— когда он все это принесет ей? А ее родители? Ведь они даже не знакомы с ним. Еще, чего доброго, могут подумать, что он хочет задобрить их этими бан­ками да концентратами. Правда, такими продуктами теперь не разбрасываются, но кто знает, как могут рас­ценить незнакомые люди его добрые намерения". Было о чем задуматься.

А Надя извелась совсем в долгом ожидании Рома­на, ведь уехал, ничего не сказав. Даже в институте, на лекциях, думала о нем. Дома к каждому стуку в дверь чутко прислушивалась. Как прислушивались женщи­ны, мужья которых были на фронте — какую же весть сегодня принесет им почтальон? И когда Роман нако­нец пришел, Надя встретила его одновременно испу­ганными и счастливыми глазами.

Роман остановился на пороге и тоже испуганными глазами смотрел на Надю. Она лежала в кровати на высоко взбитой подушке, натянув к самому подбородку одеяло.

— Что с тобой? — спросил он.

— Не знаю, что-то неважно себя чувствую.

— Ничего особенного,— мать вышла из-за ширмы, острым взглядом смерила Романа с ног до головы.

— Познакомься, Роман, это моя мама.

Роман положил сверток на стул, снял мичманку и, наклонив голову, протянул руку:

— Роман.

— Ольга Павловна,— ответила она и предложила снять шинель.— Затосковала что-то моя дочка. Придет из института и сразу же в постель. Я уж подумала, не поссорились ли вы? Надя за это время вся изнервнича­лась. Сердится на всех, не разговаривает.

— Что вы, ваша Надя добрая, ссориться с ней про­сто невозможно.

— Мама, ну зачем вы! — с обидой в голосе прого­ворила Надя.— Почему никуда не хожу, почему лежу? Плохо себя чувствую, вот и лежу.

— Я знал, что Надя больна. Вот кое-что принес, возьмите, Ольга Павловна,— Роман протянул ей сверток.

Женщина усмехнулась и не без юмора заметила:

— А я думала, вы и у нас мину поставили.

— Какую мину? — не понял Роман.

— Да такую же, какой можно все окна в доме по­выбивать. Лейтенант нам все рассказал.

Мать положила сверток на стол и вышла.