После «Структуры научных революций»

Суть проблемы в том, что для ответа на вопрос «нормальное или революционное?» сначала нужно спросить: для кого? Иногда ответить легко: коперниканская астрономия была революцией для всех; открытие кислорода было революцией для химиков, но не для, скажем, математиков-астрономов, если их, в отличие от Лапласа, не интересовали вопросы химии и теплоты. Для последних кислород был просто другим газом, а его открытие лишь пополняло их знания, для астрономов принятие этого открытия не означало существенных изменений. Однако обычно нельзя выделить группы с общими когнитивными обязательствами, просто указав предметную область – астрономию, химию, математику и т. п. К сожалению, я поступал так здесь и в своей книге.

Некоторые научные области, например, изучение теплоты, исследуются разными научными сообществами в разные периоды времени, а иногда и в одно время, не выделяясь в одну область какого-то одного сообщества. К тому же, несмотря на то что ученые гораздо более единодушны в своей приверженности к общим обязательствам, чем представители, скажем, философии или искусства, в науке существует такая вещь, как школы, члены которых на один и тот же предмет смотрят с очень разных точек зрения.

В первом десятилетии XIX века французские ученые, занимавшиеся электричеством, принадлежали к научной школе, в которую не входил почти ни один английский ученый, и т. д. Поэтому если бы я писал свою книгу сегодня, я начал бы ее с рассмотрения социальной структуры науки и не опирался бы при этом исключительно на общие сферы исследования. В настоящее время у нас очень мало информации о структуре научных сообществ, однако недавно эта область стала главным предметом исследования для социологов, да и историки обращают на нее все большее внимание [117] .

Возникающие здесь проблемы отнюдь не являются тривиальными. Историки науки, обратившиеся к ним, уже не могут опираться только на технику историков мысли и должны использовать методы социальных историков и историков культуры. Хотя эта работа только началась, есть все основания надеяться, что она окажется успешной, в частности для развитых наук, исторические корни которых можно обнаружить в философских и медицинских сообществах.

Здесь можно было бы получить перечень различных групп специалистов, которые разрабатывали данную науку в разные периоды времени. Единицу анализа могли бы образовать представители некоторой специальности – люди, объединенные одинаковым образованием и ученичеством, знающие о работе друг друга и отличающиеся относительной полнотой профессиональных обязательств и относительным единодушием профессиональных оценок.

В зрелой науке члены таких сообществ рассматривали бы себя (и рассматривались другими) как тех, кто отвечает за данную область и данное множество целей, включая подготовку своих последователей.

Однако исследование обнаружит также существование конкурирующих школ. Типичное сообщество, по крайней мере в современной науке, может состоять из сотни членов, а иногда даже значительно меньше. Отдельные люди, особенно талантливые, могут входить в разные такие группы в одно время или в разные периоды жизни, и они будут изменять свое мышление, переходя из одной группы в другую.

Подобные группы следует рассматривать как единицы, производящие научное знание. Они не могут функционировать без индивидов, однако сама идея научного знания как личного продукта приводит к тем же проблемам, с какими сталкивается понятие личного языка. Ни знание, ни язык не остаются прежними, когда их мыслят как нечто такое, чем может обладать и что может развивать индивид. Поэтому именно в отношении таких групп должен ставиться вопрос: нормальное или революционное? Тогда многие эпизоды не будут революционными ни для одного сообщества; другие будут революционными только для отдельной небольшой группы; третьи – для нескольких сообществ, и очень немногие будут революционными для всей науки.

Поставленный таким образом, этот вопрос, я думаю, получит тот точный ответ, которого требует мое разграничение. Для обоснования своей надежды я применю этот подход к некоторым конкретным случаям, которые мои критики использовали для выражения сомнений в существовании и роли нормальной науки. Но сначала я должен указать на один аспект моей нынешней позиции, который гораздо более отчетливо, чем нормальная наука, выражает глубокое расхождение между моей позицией и точкой зрения сэра Карла.

Программа, набросок которой был дан выше, еще отчетливее, чем раньше, выражает социологический базис моей позиции. Еще важнее то, что она яснее говорит о том, что я рассматриваю научное знание как продукт множества профессиональных сообществ. Сэр Карл видит «величайшую опасность… специализации», и контекст, в котором высказана эта оценка, говорит о том, что такую же опасность он видит в нормальной науке [118] .