После тяжелой продолжительной болезни. История Российского государства. Время Николая II

Дает конкретные указания: «Не прикажешь ли ты Штюрмеру послать за Родзянко (мерзавцем) и очень твердо сказать ему, что ты требуешь, чтобы бюджет был окончен до Пасхи». Иногда даже напрямую вмешивается в управление: например, в ноябре 1916 года, когда царь хотел отправить в отставку явно негодного министра внутренних дел Протопопова, очень нравившегося Александре, та поехала в Ставку и спасла своего протеже (который три месяца спустя, во время февральского кризиса, проявит полную беспомощность).

И еще жена постоянно, с терпением классной дамы, учит мужа, каким он должен быть монархом. «Если бы ты только мог быть строгим, мой дорогой, это так необходимо. Они должны слышать твой голос и видеть неудовольствие в твоих глазах… Они должны выучиться дрожать перед тобой». «Прости меня, мой драгоценный, но ты знаешь, что ты слишком добр и мягок… Они должны лучше помнить, кто ты такой». «Никогда не забывай, что ты есть и должен остаться самодержавным императором. Мы не подготовлены к конституционному правлению». «…Не надо министра, ответственного перед Думой, как они добиваются. Мы для этого не созрели, и это было бы гибелью для России. Мы не конституционная страна и не смеем ею быть. Наш народ необразован и неготов. Слава Богу, наш император самодержец и должен оставаться таким, как ты это и делаешь, – только покажи больше силы и решимости!».

Если такова была супружеская переписка, легко себе представить, под каким прессингом мягкий Николай находился при очном общении.

Злополучная «министерская чехарда» последнего периода монархии, когда без конца сменялись руководители правительства и основных ведомств, усугубляя административный хаос, в значительной степени была результатом мнительности и подозрительности Александры Федоровны, которой повсюду мерещились тайные враги.

Спасение от своих страхов императрица находила в религии. Если Николай был человеком глубоко верующим, то его супругу можно назвать фанатично религиозной. Эта, казалось бы, сугубо приватная сторона ее жизни сыграла в крахе монархии роковую роль.

Речь идет о феномене Григория Распутина, вернее о феномене «распутинщины», потому что сам Распутин при всей своей колоритности являлся личностью случайной и некрупной. Он был не первым по счету мистическим увлечением Александры Федоровны, и на его месте вполне мог оказаться какой-нибудь другой «гуру». Обожаемый царицей «Старец» обычно изрекал всякие банальности, облаченные в иносказательную форму, Александра умилялась и восхищалась – ей, немке, казалось, что это голос «простого народа», которого ее величество вблизи никогда не видывала и любила умозрительно. Но она твердо усвоила, что глас народный – Глас Божий.

Необразованный, с узким кругозором и мелким умом, Старец не особенно стремился влиять на политику, а если делал это, то обычно под воздействием вертевшихся вокруг него мутных дельцов. В последние годы империи наверху сложилась удивительная ситуация. Страной, которая вела тяжелую войну, управлял слабый самодержец, находившийся под сильным влиянием жены, которая находилась под сильным влиянием домашнего проповедника, которым, в свою очередь, управляли всякие проходимцы, – это и была «распутинщина».

По-видимому, Распутин обладал какими-то экстрасенсорными способностями, хорошо действовавшими на легковнушаемых людей и на детей. Положение Старца очень упрочилось, когда однажды ему удалось «заговорить» (то есть гипнотически купировать) кровотечение у больного гемофилией цесаревича. После этого императрица уже не сомневалась в «чудесной, ниспосланной Богом мудрости нашего Друга» (“our Friend’s wonderful, Godsent wisdom”).[2]