После войны

Альберт вдруг взял ее за подбородок и поцеловал, протолкнув язык между ее губ, она ощутила резкий вкус грязи. Ее и раньше целовали – в душном домике летнего лагеря, где Гитлерюгенд и Юнгмедельбунд жили вместе: власти поощряли подростков искать «благотворную радость бытия», но там было другое. Тот, совавший в нее свои пальцы, был мальчишкой, а его приятели, наблюдавшие за ними, вообще не испытывали никаких чувств. В сравнении с ним Альберт был мужчиной.

– Ты должна узнать кое-что о полковнике. Если он комендант, ему многое известно.

Фрида снова кивнула.

После этого поцелуя она, если бы он попросил, пошла бы даже в русскую зону.

Альберт притянул ее к себе.

– Никому обо мне не говори. Понятно? – Он сжал ее так, что стало больно. Фрида даже испугалась.

– Да.

– Меня нет. Повтори!

– Тебя нет.

Альберт отпустил ее, улыбнулся.

– Хорошо. – Он прошел к висевшей на спинке кресла куртке и достал из кармана что-то, похожее на склянку с таблетками. Вытряхнул одну, проглотил, запил водой. Прошелся по комнате. Сел на подлокотник кресла. Его как будто трясло. От недавнего самообладания ничего не осталось.

– Зачем ты принимаешь таблетки?

– Помогает бодрствовать.

Теперь он казался другим, испуганным и больным мальчишкой. Фриде стало не по себе – она уже привыкла к сильному и отчаянному мужчине. Внутри нее нарастало какое-то странное чувство.

Фрида коснулась его лица, погладила по щеке, как делала мама, когда она не могла уснуть из-за воя бомбардировщиков и страха сгореть заживо во сне. «Что, если я умру посреди сна?» – спрашивала она, и мать всегда отвечала: «Они ничего тебе не сделают».

Теперь то же самое шептали ее губы:

– Они ничего тебе не сделают.

Альберт вздрогнул, как вздрагивает живое существо, не знавшее и не понимающее таких прикосновений. Она погладила его еще раз и еще, а потом он отстранился и пробормотал, что ему надо смыть пыль. Что бы ни терзало Альберта, приручить его одним лишь прикосновением было невозможно.

Морганы сидели перед камином в холле и играли в криббидж, когда на лестнице появился герр Люберт. За ним, отстав на пару шагов, неохотно тащилась Фрида.

– Прошу извинить за вторжение, – сказал Люберт, лицо его было непривычно сурово.

Льюис поднялся:

– Герр Люберт. Мы как раз говорили… говорили… – не так ли, дорогая? – что вы должны как-нибудь составить нам компанию… поиграть и, может быть, посмотреть кино. У вас все хорошо?

Люберт кивнул и остановился, поджидая дочь. Она тоже остановилась за спиной у отца, так что ему пришлось повернуться.

– Мы пришли… Фрида пришла… извиниться.

Рэйчел перевела взгляд на девочку. Та стояла, потупив глаза, уронив одну руку, а другой нервно почесывая локоть.

– За что? – спросил Льюис.

– За это. – Люберт протянул голову Катберта.

– Вы ее нашли! – воскликнул Эдмунд.

– Фрида? – Люберт посторонился, давая слово дочери.

Последовала мучительная пауза. Рэйчел уже хотела сказать, что это неважно – что бы там ни случилось, но тут Фрида подала голос.

– Es tut mir leid, – едва слышно пробормотала она.

– По-английски! – рявкнул Люберт, державшийся принужденно.

– Извините, – сказала Фрида.

Сам факт того, что девочка говорит по-английски, и говорит хорошо, стал для Рэйчел откровением.

– Спасибо, что сказала это.

– Теперь Эдмунду, – потребовал Люберт.

– Извини. – Фрида посмотрела на Эдмунда.

– Все в порядке. Это ерунда.

– При всем уважении, Эдмунд, это не ерунда. – Герр Люберт протянул голову Катберта: – Это твое.

– Er gehort mir![34] – крикнула Фрида и, развернувшись, умчалась вверх по лестнице.

– Komm sofort zuriick![35] – крикнул вслед дочери герр Люберт.

Всем показалось, что он бросится за ней, но тут вмешалась Рэйчел:

– Герр Люберт, пожалуйста. С нее достаточно. Извинения приняты.

– Ox! – Люберт в отчаянии всплеснул руками. – Моя дочь… ее переполняют гнев и злоба. Я… прошу прощения.

– Герр Люберт. Я… мы… мы все ценим и принимаем извинения Фриды, – вступил Льюис. – Ей труднее, чем кому-либо.

– Такая беда… Может быть, нам лучше уехать… пожить у моей свояченицы в Киле.

– В этом нет никакой необходимости, – твердо заявила Рэйчел. – Будьте любезны, дайте это мне. – Она протянула руку, и Люберт отдал отрубленную голову. – Я сама пришью.

Люберт поклонился:

– Благодарю вас. – Он повернулся к Льюису и, сам того не желая, щелкнул каблуками. – Полковник. Примите мои извинения. Обещаю, ничего подобного больше не повторится. [36]

6

– Тебе нравятся мои волосы? Только честно.

– Да.

– И ты не думаешь, что я похожа на пуделя?

– Нет, тебе идет.

– М-м. Что это значит, Рэйчел Морган? Звучит как сомнительный комплимент. Считаешь меня избалованной коровой? Неважно. Моя парикмахерша, Рената, говорит, что это самая модная сейчас стрижка. Под Кэтрин Хепберн. У нее ужасные зубы, и она вечно распевает модные американские песенки, да еще с таким смешным произношением, но по части укладки и бигуди она просто виртуоз. Обязательно попробуй.

– Думаешь, стоит?

Сьюзен Бернэм остановилась и с картинным раздражением уставилась на Рэйчел: