После войны

Дорогая Рейч, мы в плену ужаснейшей зимы! Мы с Аланом в «Трастхаусиз» застряли на целых четыре недели! Я не знаю, дойдет ли это письмо до вас. Живем мы тут неважно. Строжайшая экономия – вот как можно это назвать. Слышала, там у вас жизнь вполне себе ничего. В гостинице подают отвратительную еду, которую готовят с мрачным торжеством, равносильным ненависти к человечеству! Как бы то ни было, очень запоздалые поздравления с Рождеством и с Новым годом всем вам! По крайней мере, погода хороша для вязания. Надеюсь, он подойдет. С любовью, К. и А.

Кейт единственная, помимо Льюиса, называла ее Рейч. Она обожала брата, и оттого он позволял ей немилосердно его поддразнивать. В их самую первую ветречу Кейт посмотрела на Льюиса и сказала: «Наконец ты привел домой девушку, которая не о двух головах и не в чешуе. Что случилось, Лью?»

Рэйчел перевела взгляд на коробку. Как там сказал Баркер? «Еще один отличный проект, который инициировал ваш муж». Похвалы капитана, как ей показалось, были не просто восхищением профессионала. Может, Баркер пытался сказать – чего сам Льюис из скромности никогда бы не сделал, – что ее муж недооценен?

Рэйчел заглянула внутрь. Документ был озаглавлен: «Список пропавших лиц. Больницы и госпитали. Крайс Пиннеберг». К листу была приколота написанная от руки записка: «NB: посмотрите папку пациентов, стр. 27. Какая-то связь? Возможно, никакой. Баркер».

Она вытащила из коробки сшитый документ, содержавший несколько сотен страниц, и открыла двадцать седьмую.

Профиль пациента. К отпечатанной странице пришпилена фотография. Зернистый снимок женщины, сидящей в инвалидной коляске в окруженном стенами летнем саду. Женщина глядела чуть мимо камеры, словно позируя для портрета в журнал, а не для медицинского фотографа. Худая, без какого-либо макияжа, с неухоженными волосами – и все же Рэйчел сразу же узнала Клаудию. Клаудию со снятого со стены портрета: тяжелые брови, решительность, интеллект. Она прочла запись: «Принята в сентябре 44-го после того, как была выписана из госпиталя в Бакстехуде. Повреждения от взрыва первой степени. Несколько месяцев не могла ходить. Нарушения слуха. Начала говорить в прошлом году. Страдает от хронической амнезии, но состояние неуклонно улучшается. Пациентка помнит несколько подробностей из своей жизни. Называет себя Люберт. Говорит, что замужем, что у нее есть дочь. И что жила у реки».

Рэйчел перечитала записку – чтобы убедиться, что ничего не упустила, и выиграть время, – но не смогла дойти до конца страницы. Да этого и не требовалось. Информация отпечаталась у нее в мозгу. Глядя на фотографию, она поймала себя на том, что трогает лицо Клаудии.

– Это ты, – сказала Рэйчел. А потом обмякла в кресле и расплакалась – от горечи и облегчения.

Рэйчел пониже надвинула шляпку и повыше подняла воротник пальто, чтобы свести к минимуму вероятность быть узнанной. В каждом появлявшемся на вокзале человеке ей мерещились знакомые черты: носильщик мог оказаться Рихардом или его братом-близнецом, а круглолицый кассир напоминал капитана Баркера.

– Два билета в оба конца до Любека, пожалуйста, – попросила она на немецком и показала паспорт, дававший ей свободу передвижений. Ее немецкий явно продвинулся, но был еще недостаточно хорош, и контролер заговорил на английском:

– Для кого второй билет?

– Для друга.

– Ваш друг здесь?

– Пока нет. Мне подойти еще раз, когда он придет?

– Ваш друг англичанин?

– Немец.

Билетный контролер просмотрел ее документы:

– Какова цель вашей поездки? Деловая или личная?

– Цель…

– Да, цель?

– Личная.

– В этом поезде нет вагона для персонала оккупационных служб. Вам придется ехать вместе с немцами.

– Хорошо.

– Все в порядке, мисс?

– Да… я… простудилась.

– Вот. Билет. Для вашего друга.

Рэйчел вытерла нос, пересекла зал и встала, как они договорились, под часами. Саквояж она поставила между ног, зажав с обеих сторон, но почти сразу поняла, что толку от такой защиты нет, а потому подняла и повесила на локоть.

Закурила. Птицы беспрепятственно залетали и вылетали из-под крыши железнодорожного вокзала, оставшегося без единого стекла. Сигарета не успокоила нервы, и после двух затяжек Рэйчел бросила ее на платформу. Какой-то мужчина тут же кинулся к окурку, и она, устыдившись своего расточительства, виновато протянула ему пачку.