После войны

Честно говоря, я очень удивился внезапному перепаду настроения тени. На тему сдачи его теоретикам мы уже прохаживались неоднократно, и раньше такой бурной реакции не было. Удивиться удивился, но особого значения не придал: поворчит, вернётся. Конечно, причин собственной эмоциональной вспышки не объяснит, но вернётся.

Гораздо сильнее меня волновал дальнейший путь. Без тени ориентироваться в незнакомом месте гораздо труднее. Но, однако, не невозможно.

Я остановился, с интересом разглядывая ближайшие деревья. Берёзы для моей цели не подходили — слишком тонкие ветки наверху при густой кроне, ничего я с неё не увижу. Несколько сосен тоже: я не настолько хорошо лазаю по деревьям. В случае чего можно воспользоваться ремнём, но это надолго. Тем более, в нескольких саженях виднелся замечательный вяз.

С другой стороны, можно спросить и ведомую. В прошлый раз направление она показала верно.

— Юдола, мы с тобой правильно идём к деревне? — поинтересовался я, оборачиваясь к понурившей голову девушке.

— Зачем? — вдруг едва слышно спросила она. Я даже вздрогнул: настолько уже успел привыкнуть, что рядом со мной шествует бессловесная кукла, безразличная к реальности.

— Ты не хочешь попасть домой? — удивился я. — Тебя в деревне мама ждёт, она волнуется.

— Зачем вы убили его? — так же тихо повторила она, поднимая на меня взгляд. В глазах Юдолы стояли слёзы.

— Он вампир, нежить, убийца, — терпеливо пояснил я, понимая, что имею дело с нездоровым человеком, и обсуждать с ней что-то бесполезно, а то и вовсе вредно: мало ли, как отреагирует.

— Он не убивал! Он пил кровь, но не всю! — горячо возразила она. — Он мне сам об этом сказал!

Я испытывал здоровый скепсис по поводу правдивости заявлений доманца. Во-первых, "не верь нежити" — это одна из важнейших аксиом, проверенная кровью и очень многими жизнями. Во-вторых, вампир был явно опытный ловелас, и запудрить мозги наивной девочке, перечитавшей книг "о любви", для него не составляло труда. Уж догадался бы, что известие о том, что её "возлюбленный" — страшный убийца, несколько выбивает его из идеального образа. Хотя, судя по всему, она бы и правде нашла благозвучное объяснение. Ну, а, в-третьих… Для вампира последний глоток, когда он выпивает жизнь жертвы, самый сладкий; в нём больше всего силы, в нём больше всего жизни. Вряд ли доманец ради какой-то простушки, пусть он и собирался сделать её себе подобной, станет отказываться от такого удовольствия. Тем более, когда простушка превратится в вампира, душевные терзания её оставят очень быстро.

— Ну, как ты видела, я его и не убивал. Я же не заставлял его меня кусать, верно? — хмыкнул я. Стоять и разговаривать посреди леса не хотелось, но Юдола явно была не способна куда-то идти, ей нужно было высказаться. А без неё и заплутать можно, так что лучше потерпеть.

— Вы могли предупредить его, что вы офицер-огневик! — возмутилось это создание. Я тяжело вздохнул, понимая, что долго я подобного не выдержу.

— Значит так, гражданочка, — я решительно прекратил сюсюканья. — Это был доманский недобиток, нежить, явившаяся к нам с мечом. Я всю войну с этой дрянью сражался, и прекращать не собираюсь, пока по моей живой земле ступает хоть один такой труп. Эта не-мёртвая тварь твоих братьев пожрала, твоих односельчан, из-за них миллионы полегли! А ты его защищаешь?! Уж не шпионка ли ты, деточка?

— Он не такой был, — сквозь слёзы упрямо повторила она. — Он воевать не люби-и-и-ил!

— Тьфу! — я в сердцах плюнул под ноги. — Дура! Баба бестолковая, выбрала, в кого влюбляться! Нашла б себе парня нормального, так ведь нет, за трупом ходячим в пекло пошла!

— Парни… все они одинаковые! А он… он слова красивые про любовь говорил, — прорыдала Юдола.

— Показывай, в какой стороне деревня, — я махнул рукой. Женскую логику вообще иногда понять затруднительно, а тут… одно слово — гены! — Матери своей плакаться будешь. И подругам. А меня увольте, насмотрелся я на таких… красивых.

— Туда, — душераздирающе всхлипнула она и поплелась через лес. Выбора особо не было; пришлось идти следом.

Следующие полчаса я стоически выслушивал оды и серенады в честь павшей нежити и героически молчал. Только кривился иногда в самых душещипательных местах, но говорливая девушка этого не заметила. Ей вообще, кажется, было всё равно, как на её слова реагируют; лишь бы слушали. И весёлый он, дескать, был, и умный, и любил её больше жизни. И интересно с ним было, и понимал он её один во всём мире. Короче, мы все (не знаю уж, кто именно; она не уточняла) и мизинца его не стоили. И необычный он был, и самый сильный, и самый весёлый. Ну, в общем, и так далее по кругу. Утомила она меня своими причитаниями так, что я готов был дурёху пристукнуть и прикопать где-нибудь под деревцем. Вот честное слово, даже к жрецам бы обратился, чтобы душу её отпустили.