После заката

Теперь это могильная плита Грюнвальда, подумал Кертис, однако не смог выдавить из себя улыбку. Ему захотелось поблевать, но в самом конце улицы он увидел человека и белый седан с зеленым логотипом в виде нарисованной пальмы. Над пальмой было написано: «Грюнвальд». Под пальмой: «Строительство и подряд». Человек махал рукой. Грюнвальд зачем-то приехал на служебном автомобиле, а не на своем «порше». Как знать, может, он и его продал. Или машину конфисковало налоговое управление – вместе с остальным имуществом на Черепашьем острове. В таком случае участок Винтона сейчас волнует Грюнвальда меньше всего.

Надеюсь, за собаку ему хватит расплатиться, подумал Кертис. Он помахал Грюнвальду и, вытащив ключ, врубил сигнализацию (чисто машинально; в такой дыре «веспу» угонять было некому, но он привык заботиться о своих вещах). Кертис сунул ключ в карман брюк, к мобильному телефону, и двинулся навстречу соседу по несостоявшейся Мэйн-стрит. Пора положить конец распрям, если это вообще возможно. Кертис старательно обходил лужи, оставшиеся после ночного ливня.

– Здоро́во, сосед! – крикнул Грюнвальд.

На нем были штаны защитного цвета и растянутая футболка с логотипом его компании. Если не считать россыпи красных пятен на щеках и почти черных кругов под глазами, лицо у него было белое. И хотя голос звучал бодро, выглядел Паскуда болезненней, чем обычно. Уж не знаю, что ему хотели вырезать, подумал Кертис, но им это явно не удалось. Правую руку Грюнвальд держал за спиной – Кертис предположил, что в кармане штанов. Однако он ошибся.

Чуть дальше на изрытой грязной дороге стоял трейлер – видимо, передвижной офис. На маленькой присоске болталась прозрачная папка с длинным объявлением; Кертис различил только два слова: «Не входить». Да, у Паскуды действительно неприятности. Тони пришлось несладко, как сказал бы Ивлин Во.

– Грюнвальд, – поздоровался Кертис.

Хватит с него и такого приветствия; после того что Паскуда сделал с Бетси, большего он не заслуживал. Кертис остановился футах в десяти от соседа, чуть расставив ноги над лужицей. Грюнвальд стоял в такой же позе. Кертису пришло в голову, что это очень кинематографично – именно так заклятые враги в ковбойских фильмах решают свои дела на единственной улице города-призрака.

– Здоро́во, сосед! – повторил Грюнвальд и рассмеялся.

Подозрительно знакомый смех… Ну и что? Разумеется, Кертис слышал, как Грюнвальд смеется. Вот только когда… За спиной Паскуды, напротив трейлера и неподалеку от служебного автомобиля стояло несколько биотуалетов; их основания уже заросли травой и цветами. Землю перед ними размыло дождевыми потоками (днем на Черепашьем острове природу часто обуревал гнев), и получилась канава, еще немного – и ручей. Поверхность стоячей воды затянуло пылью и пыльцой, так что она почти не отражала голубое небо. Будки накренились вперед, словно могильные плиты от мороза. Видно, строителей здесь работало немало, потому что был и пятый туалет, только он уже перевернулся и лежал в канаве дверцей вниз. Последний штрих в картине полной разрухи, доказывающий, что проект Грюнвальда – безумный с самого начала – с треском провалился.

Одна ворона слетела с лесов вокруг недостроенного банка и полетела по голубовато-белесому небу, каркая на двух людей внизу. В высокой траве безразлично жужжали насекомые. Кертис вдруг почуял запах туалетов. Давно же их не чистили!

– Грюнвальд, – повторил он и добавил (поскольку теперь это было необходимо): – Что тебе нужно? Ты хотел поговорить?

– Сосед, нужно не мне, а тебе.

Паскуда опять засмеялся и внезапно умолк. Тут Кертис понял, где он слышал этот смех: в конце голосового сообщения, оставленного Грюнвальдом. Не всхлип, а сдавленный смешок. У Паскуды был больной вид. Не просто больной – безумный.

Конечно, он спятил. Потерял все, что имел, и спятил. А ты приперся сюда один-одинешенек, олух. Чем ты думал?

После смерти Бетси Кертис вообще мало думал. Ему все было безразлично. Но тут уж стоило поднапрячь мозги.

Грюнвальд улыбался. Или скалился?..

– Смотрю, ты без шлема, сосед. – Он покачал головой, по-прежнему улыбаясь, как полоумный. Немытые волосы упали ему на уши. – Жена не отпустила бы тебя без шлема, но у таких, как ты, жен не бывает. Только собаки.

Последнее слово он растянул на манер геев: со-ба-аки.

– Пошел ты, Грюнвальд. Я сваливаю, – сказал Кертис.

Сердце так и рвалось у него из груди, но голос вроде бы не дрогнул. Почему-то Кертису было очень важно, чтобы Грюнвальд не заметил его страха. Он уже хотел повернуться и уйти, но Паскуда еще не закончил:

– Я подумал, участок Винтона может вытащить тебя из дома. Но я точно знал: если упомянуть твою гнусную псину, ты прикатишь как миленький. Кстати, я слышал ее скулеж. Когда она влетела в забор. Тварь блудливая.

Кертис потрясенно обернулся.

Паскуда кивал, жидкие волосы облепили белое улыбающееся лицо.

– Ага. Я подошел и смотрел, как она корчится. Мешок с глазами, мать ее.

– Ты говорил, тебя не было дома, – проронил Кертис тонким, почти мальчишеским голосом.