После заката

Потом вес вернулся, и Кертис упал на спину, а туалет – дверцей вниз. Зубы Кертиса сомкнулись на кончике языка. Затылок ударился о дверь, из глаз полетели искры. Крышка сиденья распахнулась, наружу хлынула густая черно-коричневая жижа, и размякшая какашка упала Кертису на пах. Он заорал, скинул ее с себя и вытерся о рубаху, оставив на ней коричневое пятно. Вонючая жидкость лилась из дырки, сбегала по скамье и лужей собиралась вокруг кроссовок. В ней уже плавала обертка от шоколада. Из толчковой пасти свисали гирлянды туалетной бумаги – канун Нового года в аду. Нет, это немыслимо. Это какой-то ночной кошмар, отголосок детских страхов.

– Нравится запашок, а, сосед? – весело спросил Паскуда, хохоча и кашляя. – Прямо как дома? Считай, это позорный стул для пидоров двадцать первого века! Осталось пригласить того сенатора-педика, Ларри Крэйга, накупить белья «Виктория сикрет» и можно закатывать вечеринку! Гости приходят в нижнем белье!

Спина у Кертиса тоже намокла. До него дошло, что туалет свалился в канаву, и вода теперь проникает внутрь через отверстия в двери.

– Эти будки обычно делают из тонкого пластика, как в придорожных кафе на платных автострадах, и при желании его можно пробить хоть кулаком. Но на стройках их облицовывают железом, чтобы хулиганам или пидорам, как ты, неповадно было. Пидоры через такие дырки трахаются. Да-да, я все про вас знаю, сосед. Или какие-нибудь сосунки швыряют через крышу камни, просто чтобы послушать звук – эдакий хлопок, как если лопнуть большой бумажный пакет. В общем, крыши мы тоже лицуем. Внутри, конечно, пекло, но так даже сподручнее: никто не станет пятнадцать минут листать журнал в толчке, где жарко, как в турецкой тюряге.

Кертис перевернулся. Он лежал в мерзкой вонючей луже. Вокруг запястья обмоталась туалетная бумага. Сняв ее, он увидел коричневый след – дерьмо какого-нибудь работяги с давно замороженной стройки. Кертис заплакал. Он лежал среди говна и туалетной бумаги, через дверь в будку сочилась вода, и это был не сон. Где-то недалеко его «мак» считал цифры с Уоллстрит, а Кертис лежал в моче, рядом в углу валялась черная какашка, у ног зияло раскрытое сиденье, и это был не сон. Он продал бы душу дьяволу, чтобы проснуться сейчас в своей прохладной и чистой кровати.

– Выпусти меня!!! ГРЮНВАЛЬД, ПРОШУ!

– Не могу. Все идет по плану, – деловым тоном ответил Паскуда. – Ты приехал позлорадствовать, услышал зов природы и заметил неподалеку туалеты. Вошел в один, а тот взял и перевернулся. Конец истории. Когда тебя найдут – а однажды тебя все-таки найдут, – полицейские увидят, что все толчки накренились, потому что землю размыло ливнями. Телефон ты забыл дома, глупыш. Я его занесу, не волнуйся. Факты будут налицо – рано или поздно все упирается в факты.

Грюнвальд расхохотался, на сей раз без кашля – теплым, самодовольным смехом человека, который удачно обстряпал дельце. Кертис лежал в луже глубиной уже около двух дюймов, в мокрой рубашке и брюках, мечтая, чтобы Паскуда умер на месте от сердечного приступа. Хрен с ним, с раком, пусть свалится прямо тут, на разбитой грунтовой дороге своей неудавшейся стройки. Желательно на спину, чтобы птицы вы клевали ему глаза.

Тогда я точно умру.

И правда, но Паскуда с самого начала замыслил убийство, так что какая разница?

– На ограбление не похоже: все деньги при тебе, да и ключ от мотороллера тоже. Кстати, ездить на нем опасно, имей в виду. Хуже только квадроциклы. Да еще без шлема! Как тебе не стыдно, сосед? Я заметил, ты включил сигнализацию. Правильно сделал, очень милый штришок. У тебя нет даже ручки, чтобы оставить на стене записку. Впрочем, я бы ее за брал. Идеальное убийство, трагический несчастный случай.

Грюнвальд умолк. Кертис с чудовищной ясностью представил, как он стоит, сунув руки в карманы мешковатых штанов, немытые волосы убраны за уши. Думает. Разговаривает с Кертисом и с самим собой, ищет возможные подвохи, хотя лелеял свой план много бессонных ночей.

– Конечно, все учесть невозможно. Никогда не знаешь, как карта ляжет. Но каковы шансы, что сюда кто-нибудь приедет, пока ты еще жив? Они невелики. Очень невелики. Да и в любом случае терять мне нечего. – Паскуда восхищенно рассмеялся. – Ты лежишь в дерьме, Джонсон? Очень надеюсь.

Кертис посмотрел на кучку дерьма, которую спихнул со своих штанов, но промолчал. В воздухе стояло тихое жужжание. Мухи. Всего несколько штук, но и этих хватало. Они вылетели из открытого сиденья. Видимо, их заперли в отстойном баке, который по всем правилам должен был находиться под Кертисом, а не у его ног.

– В общем, я пошел, сосед, а ты лежи и думай: тебя постигла ведьминская участь. Перефразирую героя одного фильма: в толчке никто не услышит твоего крика.

Грюнвальд пошел прочь. Кертис слышал его удаляющиеся шаги и хохот, чередующийся с кашлем.

– Грюнвальд! Грюнвальд, вернись!

Паскуда отозвался:

– Кто теперь взаперти? Ты! Ой как взаперти!

– Вернись, Паскуда!!!