– Мои… мои симптомы, как вы их называете, можно разбить на группы, – поднимает глаза к потолку, – на три группы. Они рвут меня, раздирают мне душу и пронзают ее… Боже мой, боже… пронзают и торчат, как эти сволочные камни на сволочном поле.
Слезы струятся по щекам. Поначалу он, похоже, и не замечает. Просто лежит на кушетке, сплетя пальцы, и смотрит в потолок. Затем протягивает руку к столику рядом, на котором высится Бесконечный Запас Салфеток в коробке. Н. берет две, вытирает щеки, комкает салфетку. Та исчезает в сплетении пальцев.
– Есть три группы, – продолжает он слегка дрожащим голосом. – Счет – это первая группа. Считать важно, хотя и не так важно, как трогать. Есть вещи, которых мне необходимо коснуться. Например, горелки на плите. Без этого я не выйду из дома утром и не лягу спать вечером. Я могу и на вид определить, что они выключены, рукоятки смотрят вертикально вверх, горелки холодно-черные. Нужно
Он не вытер одну дорожку, оставленную слезой. Та пролегла зигзагом от уголка глаза до мочки уха.
– Как встречаться с девушкой своей мечты? – подсказываю я.
Он улыбается приятной усталой улыбкой; улыбкой, которая все реже и реже встает с ним из постели.
– Точно, – соглашается он, – и шнурки ее кед завязаны снизу, чтобы все об этом знали.
Трогает ли он что-нибудь еще? Я спрашиваю, уже зная ответ. Уж я-то повидал людей, подобных Н., за пять лет практики. В моем воображении эти несчастные – словно жертвы хищных птиц, которые неотрывно их клюют. Птицы эти невидимы для жертв – во всяком случае, пока психиатр (хороший или просто удачливый, а желательно и хороший, и удачливый) не брызнет на их крылья каким-то своим, специальным люминолом и не выставит их на свет. Птицы невидимы, зато такие же настоящие, как и их жертвы. Совсем уж чудом кажется то, что многие невротики умудряются жить нормальной жизнью, несмотря ни на что. Они работают, едят (правда, часто недостаточно или, напротив, слишком много), ходят в кино, занимаются любовью со своими женщинами или мужчинами, женами и мужьями. И все время птицы сидят, вцепившись когтями, и клюют, выдирая кусочки плоти.
– Мне приходится много чего трогать. – И вновь взгляд с усталой приятной улыбкой обращен в потолок. – Проще назвать, чего я не трогаю.
Значит, говорю, хоть считать и важно, трогать важнее. Что же важнее прикосновения?
– Ставить на место, – отвечает он и внезапно начинает дрожать, прямо-таки трястись как пес, брошенный под холодным дождем. – Боже мой!..
Неожиданно он выпрямляется и садится на кушетке, спустив ноги на пол. На столике, рядом с Бесконечным Запасом Салфеток, стоит ваза с цветами. Быстрым движением Н. переставляет коробку и вазу так, что они образуют диагональ. Выхватив два тюльпана из вазы, укладывает их стеблем к стеблю – один цветок упирается в коробку с салфетками, а другой – в вазу.
– Так безопаснее. – Он выглядит неуверенным, потом кивает, словно в уме соглашается с тем, что так действительно безопаснее. – Для всего мира. – Н. вновь неуверен и заканчивает мысль: – Пока, на некоторое время.
Смотрю на часы. Время наше вышло, и, похоже, мы успели много для первого раза.
– Что ж, до встречи на следующей неделе, – говорю я. – Время и место для распугивания летучих мышей остается прежним.
Иногда я превращаю эту шутку в вопрос. В случае с Н. – нет. Он должен вернуться и прекрасно это знает.
– Значит, никаких волшебных пилюль? – спрашивает он.
На сей раз улыбка такая грустная, что нет сил смотреть ему в глаза.
Говорю, что вообще-то должно полегчать – немного позитива никогда не повредит, вам скажет так любой психиатр. Затем советую выбросить весь амбиен и «таблетки с зеленым мотыльком» – я так понимаю, лунесту. Если от них нет толку ночью, то днем они могут лишь навредить. Заснуть за рулем на скоростном шоссе – вряд ли лучший способ решить проблему.
– Согласен, – говорит он. – Доктор, а ведь мы так и не касались причины всего этого. Я ведь знаю, в чем дело…
Убеждаю его, что на следующей неделе мы обязательно об этом поговорим. А пока прошу Н. завести таблицу, поделенную на три части, куда он будет заносить все, что считает, трогает и расставляет по местам. Согласен ли он вести такие записи?
– Да!
Спрашиваю, как бы между прочим, не появлялось ли у него мыслей о самоубийстве.
– Думал, конечно. Нет, у меня так много дел.
Ответ интересный, правда, нельзя сказать, что успокаивающий.
Протягиваю свою карточку и прошу звонить в любое время дня, если опять появятся мысли о самоубийстве. Обещает последовать совету. Честно говоря, они все обещают.