После заката (СИ)

Справа спиной ко мне, закутавшись в одеяло с головой, спит Сансет. На браслете раннее утро, кот-путешественник валяется на полу. И вставать не хочется от слова совсем. Но завтра мне нужно будет улетать, а значит, все дела я должна завершить сегодня. Отдать одежду, собрать все вещи, может быть, прогуляться по пляжу и окрестным улицам в последний раз.

Собирание шмоток по номеру, пока на кровати сопит в две дырочки Сансет, превращается в увлекательный квест по ничегонеронянию и артистичному прокрадыванию. Именно сегодня выясняется, что все дверцы шкафов страшно скрипят, что у меня всё валится из рук, а кое-какие вещи я зачем-то умудрилась запихнуть между изголовьем и матрасом, хорошо хоть, что со своей стороны кровати. Насобирав пакет всяких отходов из холодильничка, ванной комнаты и тумбочек, выставляю мусор и ненужную одежду в коридор, вешаю табличку «Не беспокоить», решив, что сегодня вполне обойдусь без уборки. В ванной на полочке оставляю только то, что нам пригодится сегодня и что, скорее всего, я тут и оставлю. Ну не переть же через полмира остатки мыла и зубную щётку с шампунем? Мой багаж и так потяжелел на кучу сувениров, а я хотела ещё купить полюбившихся фруктов и снэков.

К тому времени, как я снова тружусь над укладкой чемодана, просыпается Сансет и шлёпает босыми ногами в сторону ванной. А значит, пора собираться и идти завтракать. Пока ничего из того, что он выбирал для меня, не подкосило моё здоровье, а вот вкус мой обогатился за последние пару дней значительно, хоть я и не запомнила практически ничего из того, что он мне называл. Да и к чему — вряд ли когда-то я смогу повторить.

Дожидаюсь мальчика из ванной — такого умытого и умильно встрёпанного, и ещё немного спящего вполглаза. Насчёт пожрать мы понимаем друг друга без слов, Сансет цепляет на ноги шлёпанцы, натягивает худи и выходит из номера. Я — за ним, едва не забыв телефон на тумбочке у кровати. Жара стучит меня раскалённым кулаком по спине, я мгновенно обливаюсь потом, а ведь еще и десяти утра нет, но голод не тётка, а вполне себе дядька, поэтому следую за своими двумя метрами проводника к гастрономическому экстазу.

Это не просто лавочка, а почти ресторанчик со столиками под навесом и обширным меню на английском с картинками. Но Сансет отбирает у меня заламинированный лист и быстро пишет что-то на листочке карандашом, отдаёт подошедшей к столу девушке, добавляет ещё что-то ей вслед, та только кивает, уходя. Через десять минут наш столик равномерно покрыт едой в тарелках, плошках, блюдечках, даже есть целый тазик с чем-то похожим на салат из свежих овощей. И что сразу же привлекает моё внимание — большие стаканы воды со льдом. Кажется, пока мы шли сюда, я потеряла литра полтора с потом.

Это не завтрак, а пир горой, я стараюсь попробовать всё хотя бы по крошечке, а Сансет заботливо подкладывает мне кусочки с разных блюдечек. Это ужасно мило, хотя мне кажется, что на нас с ним все странно смотрят. Сперва меня это смущает, затем становится отчего-то больно, а потом я умудряюсь злиться и одновременно наслаждаться вкусом еды. А после того, как слышу за своим правым плечом, как меня обсуждают, да что там — осуждают на чистом русском языке, оставаться за столом мне уже невмоготу. Даю Сансету крупную купюру и выхожу из-под навеса, прикусив губу, чтобы не материться. Вру. Чтобы не разреветься от обиды.

Через несколько минут буря внутри немного стихает только потому, что сменяется ощущением приближающегося теплового удара. К счастью, из ресторанчика выходит Сансет с парой пакетиков и моим стаканом ледяной воды. Отбираю его чуть ли не силой и жадно пью. Мальчик вопросительно и тревожно смотрит на моё наверняка красное и злое лицо, но объясняться я не в силах. Вчерашнее хорошее настроение смыто полностью тем, что я недавно услышала. Да, старая, да, страшная, нет, не купила.

Швыряю пустой стакан в мусорку и иду вперёд, пока меня не перехватывает рука, заставляя свернуть к отелю. Ну да, дороги-то я, собственно, не знаю, пёрла наугад, хорошо, что за этим следил Сансет и не дал мне уйти за горизонт. Его рука словно гасит наполовину моё раздражение, приводит в себя, заставляет навернувшиеся на глаза слёзы впитаться обратно. И хорошо, и ладушки, к тому моменту, когда мы заходим в номер, мне уже не хочется убивать и убиваться. Просто немножечко вымереть, чтобы не смотреть в глаза Сансета, полные волнения и непонимания.

Он ставит пакеты с едой у телевизора и тянет ко мне ладонь, словно что-то просит. Переводчик? Показываю свой телефон — кивает одобрительно, да, именно его.

— Что случилось? — эмоций Сансета хватает, чтобы расцветить ими монотонный голос переводчика.

— Люди. Они обзывали тебя. Говорили, что я купила тебя.