После зимы

Во дворце Дивной Песни служба шла своим чередом — солдаты ждали очередной выдачи довольствия, но так как про диверсию на мосту никто не слышал, то Маэда и здесь оказался горевестником. Склады базировались по ту сторону реки. Охрана приуныла. Настроение у всех испортилось, а у коменданта Хори в особенности. Видимо, были на то свои причины. И раздражение он обратил на прачек.

Во время обеда, да пока Кай писал очередной отчет, Хори неразборчиво бубнил и бубнил в своем кабинете, куда были вызваны провинившиеся женщины.

— Что они опять натворили? — полюбопытствовал Маэда у соседа по столу — связиста Дайко.

— Опять торчали за сараем, — поморщился тот. — Молились или что-то в этом духе. Устроили, понимаешь, храм Тишины на заднем дворе. Желтоглазым лишь бы от работы отлынивать.

— Надо их в настоящий храм отпускать.

— Он закрыт и опечатан. Да и кто их туда водить будет?

— А монахи где?

— Разбежались, надо думать.

Выкрашенный в синий цвет сарай с садовым инвентарем, а точнее его задник служил коренным обитателям дворца чем-то вроде места для молитв. Отчего так вышло не ясно, но Кай несколько раз видел как прачки сидели лицом к стене в позе «молчания» — выпрямившись на коленях, поджав под себя ноги. Мужчины делали то же самое, только реже. Комендант с особистом постоянно гоняли оттуда и тех, и других. Мол, в свободное время и у себя в комнатах хоть всё время общайтесь со своими богами Тишины, а при всех — нечего, тем паче, что боги эти и не требуют особых мест для поклонения, как в иных мировых религиях.

Строго говоря, древняя система верований ситтори и религией-то не считалась. Скорее уж морально-этической системой с примесью с культа духов предков.

Мир, где всё исчисляемо и измеряемо, в представлении ситтори гармонично соседствовал с миром духов, плавно перетекая из одного состояния в другое. Как вода, которая бесконечно превращается от льда в пар и обратно. Или как огонь — возникая из ничего, согревая и освещая, пока не обратится снова в ничто. Всё сущее и материальное само по себе создавалось из несущего и духовного, проходило цикл развития и снова расточалось в небытии. Довольно стройная система, куда отлично вписывались традиции почитания мертвых, вера в перерождение душ, воздаяние за грехи и награда за праведность. Правда, грехом и святостью в разные эпохи считались очень разные вещи, и частенько их определения напрямую зависели от пожеланий власть имущих смертных, воздаяние тоже виделось не всегда однозначным. Словом, верования у ситтори всегда были столь же гибки и пластичны, как их мораль. «Свят тот, кого ни разу не поймали за грехом», говорили они, принимая факт изначального человеческого несовершенства. «Сердца людей слабы, чувства непостоянны, жизнь слишком коротка, чтобы это исправить, а в смерти все равны — великие грешники и праведники». Но в этой бесконечной изменчивости было лишь одно, что остается всегда неизменным — присутствие безликих и безымянных богов Тишины, неких мистических сущностей, что направляют весь поток сущего. Им не нужны жертвы, песнопения, слова молитв, служители и проводники их воли. Считается, что боги Тишины внемлют лишь безмолвному голосу души, и только связно изложив просьбу в мыслях можно быть ими услышанным. И тогда мысли, которые услышаны, меняют ткань мироздания, будущее и вообще становятся движущей силой вселенной. Так-то вот!

По сути, храмы Тишины не были культовыми сооружениями, просто там было проще всего сосредоточиться на собственных мыслях. Монахи, соответственно, прислуживали вовсе не божествам, а наоборот, тем, кто приходил туда молчать, молчать и думать. В древности они бывало сами себе отрезали языки, сейчас просто давался обет молчания — пожизненный или временный.

— Послезавтра же у ситтори День Слушающих Снег, — вспомнил вдруг Маэда. — Большой праздник, вроде нашего Часа Предков. Понимаете? Это серьезно.

— Да, нехорошо получается, — согласился связист. — Выходит мы их лишаем связи с предками. Не по-людски как-то.

Императрица и не думала забывать про грядущий праздник. Напротив, она первым делом сообщила о своем желании посетить дворцовый храм Тишины.

— В день Слушающих Снег императрица два часа до полудня и два часа после пребывает во храме и размышляет о судьбах Империи, — с нескрываемым вызовом заявила барышня Лоули.

Их отношения с капитаном Маэдой с каждым днем делались все более натянутыми и неприязненными. Эта женщина раздражала его каждым словом, каждым жестом. Особенно Кая коробило приторное, какое-то показное и чрезмерное подобострастие по отношению к императрице. Барышня Лоули натурально пресмыкалась перед госпожой, а та и не возражала. Ни когда наперсница норовила поддержать её под локоток, ни когда каждое действие сопровождала поклоном. Вроде бы современные люди, а развели вокруг себя церемониал в полный рост, думал Кай каждый раз, когда это видел. Но сейчас его как-то по-особенному взбесили слова камеристки.

— Вот как? Именно поэтому в наших переговорах так ни разу и не прозвучали условия касающиеся империи Ситтори?