Последнее дело Блина

Аксакал стал думать, кому взбрело бы в голову стащить такие препараты. Наверное, какому-нибудь сумасшедшему кинорежиссеру — снимать ужастики.

— Ладно, ты-то будешь заниматься в кружке? — спросил Кирилл Мефодьевич.

Митек покачал головой.

— Вот так всегда! — огорчился профессор. — Третий год пытаюсь найти хоть одного юного гастроэнтеролога! Все же я занимаю этот коттедж как руководитель кружка, значит, должен руководить кружком. Но наука гастроэнтерология совсем не интересует молодежь. Все хотят быть дилерами, брокерами, менеджерами и маркерами.

Аксакал хотел сказать, что маркер — это такой фломастер, но смолчал. А то подумают: сам убежал со страху, и туда же — старших учить! Он шумно вздохнул: тяжела жизнь труса.

— Как самочувствие, молодой человек? — заметил его профессор.

— Нормальное самочувствие, — ответил Аксакал. — Можно, я пока во дворе постою?

— Конечно, — с пониманием кивнул профессор. — Привыкай.

И Аксакал стал привыкать.

На письменном столе, отдельно от других, стояла банка с чем-то розово-бурым. Заставив себя не отворачиваться, Аксакал смотрел как бы сквозь банку, не приглядываясь. Ничего, терпимо. Завтрак лежал себе в желудке и на улицу больше не просился.

— Кирилл Мефодьевич, у нас к вам просьба, — перешел к делу Петя. — Пускай ребята ходят к вам в кружок, пускай даже ведут какие-нибудь тетрадки, только недолго. Скажем, по полчаса в день. А потом вы, пожалуйста, выпускайте их за территорию. У вас есть ключ от калитки?

— Есть, конечно. Я думал, они у всех сотрудников есть.

Петя пожал плечами:

— Воспитателям не дали.

Аксакал понял, о какой калитке речь: имеется в этом углу лагеря маленькая железная — служебный вход.

— Но, Петенька, детям ведь запрещено выходить с территории! — спохватился Кирилл Мефодьевич.

— Этим детям не запрещено, — поправил воспитатель-диверсант.

— Понимаю, понимаю, — снова закивал Кирилл Мефодьевич, хотя вряд ли что-нибудь понимал. — Петенька, я надеюсь, начальник лагеря в курсе?

— Если потребуется, ему все объяснят! — отчеканил воспитатель-диверсант и вдруг спросил: — Кирилл Мефодьевич, вы принимали присягу?

— А как же! — Маленький профессор выпятил грудь и стал как будто выше. — Во-первых, Петенька, знай, что врачей, даже гражданских, никогда не снимают с военного учета. Они всю жизнь в запасе. А лично я не всегда студентов учил. Я, Петенька, полковник медицинской службы! Был хирургом в госпитале Бурденко и выезжал на театр боевых действий!

— Тогда поверьте мне на слово, — сказал Петя, — как воевавший человек воевавшему человеку. Ребятам НУЖНО выходить с территории, а скандалов из-за этого не нужно. А больше я ничего не могу вам сказать. Не имею права.

— Положим, я не воевавший человек. Я врач, который пытался исправить то, что вы навоевали! — Айболитские седые волосики профессора торчали дыбом. — Несколько раз это приходилось делать под огнем, и я понимаю, что ты хочешь сказать. Под огнем не врут, верно?

— Не врут! — заверил Петя.

Профессор достал из кармана и вручил Блинкову-младшему ключ. На продетой в ушко веревочке болталась фанерная бирка.

— Здесь написано «К. М. Федотов». Это моя фамилия. Если вы попадетесь…

— …То скажем, что нашли ключ случайно, — подсказал Блинков-младший.

Кирилл Мефодьевич покачал головой.

— Нет, вы скажете, что я послал вас на станцию в аптечный киоск. Допустим, за аспирином.

— Вам же влетит от начальника! — возразил Митек.

— А вот это пускай тебя не беспокоит. С начальником я как-нибудь сумею объясниться, — заверил Кирилл Мефодьевич.

Все это время Аксакал ни на секунду не забывал о банке на письменном столе. Он смотрел мимо нее, в глубь комнаты, и помаленьку привыкал. Стеклянный бок банки отсвечивал на солнце. Если специально не приглядываться, внутри были видны только размытые пятна, розовые и бурые. Наконец, решив, что достаточно привык, Аксакал взглянул на банку прямо, как будто навел резкость в бинокле.

Потом непонятным образом он очутился над грядкой с мятой. Рот был полон прохладной горечи. На зубах скрипел песок, и Аксакал понял, что жует мятный росток вместе с корнями. Он отплевался и побрел к дому профессора.

Больше всего Аксакал хотел забыть о том, что увидел. Но ЭТОТ, в банке, стоял перед глазами, куда ни посмотри — на дом, на грядки, на небо. Как будто был снят на прозрачную пленку, а пленка вставлена в невидимые очки на носу Аксакала.

У НЕГО были выпученные глаза, надутый живот и растопыренные лапки. Больше всего ОН походил на лягушку. Но был размером с котенка и вдобавок весь покрыт розовыми лоскутьями мяса, словно ЕГО вырезали из чьих-то внутренностей!

Воспитатель-диверсант и Митек спускались с крыльца жуткого дома. Кирилл Мефодьевич вышел их проводить.

— А правда, есть такая болезнь — грудная жаба? — спросил Аксакал.

— Есть, — подтвердил профессор.

Аксакал не стал задавать лишних вопросов. К чему, если он уже все видел?

Глава 10 Условный сигнал

В тот день Митек с Аксакалом забрели особенно далеко. Собирался дождь; солнце заволокло тучами, и Блинков-младший заплутал в лесу. Напарники вышли к лагерю, опоздав и к обеду, и даже к «тихому часу».