Последнее дело Холмса

– Жизнь его необычайна. Он человек хорошего происхождения, прекрасно образован и одарен от природы поразительными математическими способностями. Двадцати одного года он написал трактат, создавший ему европейскую известность. Благодаря ему он получил кафедру в одном из наших небольших университетов. По-видимому, все сулило ему блестящую карьеру. Но у него дьявольские наследственные наклонности. В его жилах течет кровь преступника, и его необычайные умственные способности не только не ослабили их, но еще увеличили и сделали более опасными. Темные слухи пошли о нем в университетском городе, и ему пришлось отказаться от кафедры и переселиться в Лондон, где он занялся подготовкой молодых людей к офицерскому экзамену. Вот все, что известно о нем в обществе, все же остальное открыто лично мною.

Как зам известно, Уотсон, я прекрасно знаком с высшими преступными сферами Лондона. Уже много лет я вижу, что за всяким злодеянием кроется какая-то сила, крупная организаторская сила, всегда идущая против Закона и защищающая преступника. Много раз, в самых разнообразных случаях – подлогах, грабежах, убийствах, – я чувствовал присутствие этой силы и подозревал ее участие во многих нераскрытых преступлениях, о которых не советовались со мной. Целыми годами я старался приподнять завесу, скрывавшую тайну, и, наконец, наступил момент, когда я нашел нить и проследил ее, и она привела меня, после тысячи причудливых изгибов, к экс-профессору Мориарти, знаменитому математику.

Он – Наполеон в области преступлений, Уотсон. Он – организатор половины всех известных преступлений и почти всех, остающихся нераскрытыми в нашем обширном городе. Он – гений, философ, мыслитель. У него первоклассный ум. Он, как паук, сидит в центре своей паутины, а паутина расходится тысячами нитей, и он всегда чувствует содрогание каждой нити. Сам он не много делает. Только составляет планы. Но у него много агентов, и они превосходно организованы. Если надо совершить какое-нибудь преступление – скажем, выкрасть бумагу, ограбить дом, удалить с дороги человека, – стоит только сообщить профессору, и он организует и все устроит. Агента могут поймать. В таком случае всегда есть деньги, чтобы взять его на поруки или пригласить защитника. Но центральная власть, руководящая агентами, никогда не попадается, даже не подозревается. Такова организация, о которой я узнал путем выводов, и направил всю энергию, чтобы обнаружить и сломить ее.

Но профессор был окружен такой стеной хитросплетений, что, несмотря на все мои усилия, казалось невозможным добыть какие-либо улики, чтобы отдать его под суд. Вы знаете мои силы, Уотсон, и вот через три месяца я сознался, что встретил, наконец, соперника, не уступавшего мне в умственном отношении. Восхищение его искусством заглушало во мне ужас перед его преступлениями. Наконец, он сделал промах – маленький, очень маленький промах, но его нельзя было скрыть: так я внимательно следил за ним. Я воспользовался случаем и опутал его сетью, которая скоро сомкнется. Через три дня, то есть в будущий понедельник, все будет кончено, и профессор с главными членами шайки будет в руках полиции. Начнется самый крупный криминальный процесс нашего века, разъяснится более сорока таинственных преступлений, и все члены шайки будут повешены, но стоит сделать один неловкий шаг, и они ускользнут у нас из рук даже в последнюю минуту.

Если бы профессор Мориарти не был так ловок, дело кончилось бы отлично, но его провести трудно. Он знал каждый мой шаг против него. Несколько раз он ускользал от меня, но я вновь выслеживал. Скажу вам, друг мой, если бы написать подробный отчет нашей молчаливой борьбы, то описание составило бы одну из самых блестящих страниц истории сыска. Никогда еще я не подымался так высоко и никогда противник не наступал на меня так сильно, как в данном деле. Он наносил сильные удары, я еще более сильные. Сегодня утром были сделаны последние шаги, а через три дня все должно быть кончено. Я сидел у себя в комнате, думал, вдруг отворилась дверь. Передо мною стоял профессор Мориарти.

Нервы мои достаточно крепкие, Уотсон, но, признаюсь, я вздрогнул, увидев перед собой человека, который овладел моими мыслями. Наружность его хорошо знакома мне. Он очень высок и худ; у него выпуклый белый лоб, глубоко впавшие глаза. Выбритое, бледное, аскетическое лицо его сохраняет еще в себе что-то профессорское. Спина сутуловатая от постоянных занятий, лицо выдается вперед и как-то неестественно покачивается из стороны в сторону, точно у пресмыкающегося. Он с любопытством смотрел на меня из-под своих тяжелых век.

– У вас лоб менее развит, чем я думал, – наконец, проговорил он. – Это опасная привычка нащупывать в кармане халата заряженный револьвер.