Последнее дело Коршуна

— Пришли? — встретил больной полковника. — Я вам должен сообщить, что Дробот выкрал из кабинета копию моего доклада. Я помню, как он копался в столе, — он тяжело перевел дыхание. — Разве я мог заподозрить, что мой друг, партизан, — ворует секретные документы? И зачем ему потребовался мои доклад?

Мазурук попытался приподняться на койке, но тут же опустился, закрыв глаза. Щеки его совсем побелели.

Полковник оглянулся на врача:

— Ему плохо.

— Да. Идите. Я останусь.

Посещение больницы произвело на полковника удручающее впечатление. Он увидел еще одну жертву деятельности Коршуна. И хотя ему было жалко Мазурука, Иванилов понимал, что простить Мазуруку партийную близорукость нельзя. Он понес заслуженное наказание за свое ротозейство.

«Надо поймать Коршуна, обломать когти стервятнику!»

* * *

Разбитая физически и духовно, Зиночка едва дотянула ноги до своей комнатушки, которая ей показалась раем.

— Мама! Мама! — и бросилась на шею Пелагеи Зиновьевны.

Целые сутки Зиночка просидела, не высовывая из дома носа.

На ласковую суету матери она отвечала безутешным плачем и горькими причитаниями:

— Мама… мама… ты бы только знала…

— А что я тебе говорила? Думала, что мать уже стара и в молодой жизни ничего не понимает?

Не зная истинной причины слез, Пелагея Зиновьевна думала, что Зиночка переживает разлуку с милым. «Должно быть, разошлись. И окончательно».

— Что я наделала!.. — то и дело повторяла Зиночка.

— Да не плачь, — гладила ее мать по голове, как маленькую. — Утерянное назад не воротишь. Ты же сама хотела ребеночка. Вырастет не хуже других.

— Ребенок? Нет! Нет!!!

Захлебываясь слезами, путаясь в словах, Зиночка рассказала матери страшную трагедию своей любви.

— И ты до сих пор сидишь здесь? Иди! Сейчас же иди к полковнику и все ему расскажи. Пусть они поймают этого убийцу и бандита.

Но идти Зиночка не могла. Ноги отказывались служить ей.

— Я, мама, лучше напишу письмо… — неуверенно проговорила она.

— Когда же его получат? А записка этого твоего… Сумела напакостить, наберись храбрости убрать за собой!

— Мамочка, мама… я… не дойду. Я боюсь… Я боюсь его…

— Одевайся! Вместе пойдем.

Она повела дочь не в отдел пропусков, а прямо в управление. Дежурному сержанту она сказала твердо:

— К полковнику… Пропустите нас с ней… и как можно скорее.

— К полковнику Иванилову, — пояснила Зиночка недоумевающему сержанту.

Поняв по их виду, что дело действительно серьезно, сержант позвонил полковнику, и тот вышел навстречу Пелагее Зиновьевне.

— Вот, товарищ полковник… Ее этот самый, — указала она на дочь, — оказывается, убийца. Это он убил своего товарища по партизанскому отряду…

Аркадию Илларионовичу дальше объяснять не пришлось. Он сам оформил пропуск и ввел Пелагею Зиновьевну и ее дочь к себе в кабинет.

— Рассказывай, — подтолкнула Пелагея Зиновьевна свою дочь.

Но Зиночка несколько минут не могла связать и двух фраз. Она плакала, тряслась и давилась слезами.

Потом она вскочила с кресла, схватила полковника за руку и, заикаясь, скороговоркой заговорила:

— Товарищ полковник… Вы мне только поверьте и арестуйте его. Это Дробот убил Нину Владимировну. Поезжайте же скорее в Лобаново. Только арестуйте его, а потом сами поймете. Если он убежит, будет плохо… Вот его записка. Он велел мне отнести на улицу Сухую, 31. Там живет врач… Надо взять у него деньги… А в Лобанове он ночует или у Варвары Павлык, или у ее дочери. Я покажу… Только поезжайте скорее.

— Хорошо, Зинаида Платоновна. Успокойтесь, все сделаем. Благодарю вас, Пелагея Зиновьевна, что вы ко мне зашли.

Полковник понимал, что инициатором этого посещения является мать. И он обращался к ней с подчеркнутым уважением.

— Посидите здесь несколько минут.

Иванилов убрал со стола какие-то бумаги и папки в шкаф.

— Так вы говорите, что записку надо было отнести на улицу Сухую, 31.

— Да. И взять деньги. Я уже однажды там была. Это второй этаж, номера квартиры на дверях нет.

— Посидите немного, я вернусь быстро.

Когда полковник вышел, Пелагея Зиновьевна облегченно вздохнула. «Теперь этот убийца уже не убежит».

* * *

Проходили вторые сутки, а Зиночка не появлялась.

«Куда же она пропала? Неужели с ней что-нибудь случилось?»

Коршун ждал ответа от Оборошинского. Но кто-кто, а он-то прекрасно знал, что от провалившегося агента не только отделываются, но и с охотой помогают ему умереть.

Коршун надеялся только на то, что о его провале пока еще не известно и он получит требуемые деньги. Без них невозможно было двинуться с места.

Зимний день умирал. Надвигались сумерки. Коршун сидел на лавке и смотрел в окно. Темнота сгущалась. Постепенно предметы начали терять свои очертания. Опрокинутая вверх дном на частоколе деревянная бадья казалась огромной уродливой головой, а черные кусты сирени — каким-то фантастическим страшным животным. Стог сена ожил и медленно покачивался из стороны в сторону, будто намеревался сдвинуться с места. И чем больше всматривался Коршун в надвигающуюся ночь, тем глубже проникал страх в его душу.