Последнее дело Коршуна

— Я уже спрашивал. Он говорит, что об исчезновении листов не помнит. Может быть, их вырвали чистыми. А вот в содержании он замечает пробелы. Нет описания некоторых боев. Я обнаружил следующее: в середине второго блока под скрепками видны едва заметные ворсинки — следы удаленной бумаги. Они тонкие и длинные, то есть не сумели смяться. На левой страничке этого разворота поперек всех записей остались смутные вдавленные отпечатки каких-то слов. Сама фраза была написана на листе, который вырван, или на одном из тех, что вырваны. (В этом блоке не хватает четырех листов). Оттиски оставил карандаш, а такие следы более двух месяцев держаться не могут, сглаживаются. Значит, Дубовая сделала свою запись не более двух месяцев назад. Точнее: незадолго до своей смерти. А вырван листок, на котором было написано, позднее.

— Этот дневник нам передал Дробот, — заметил капитан.

— Совершенно верно. Дневник, по его словам, он получил от Нины Владимировны незадолго до ее гибели. Дневник выслан почтой пятого ноября.

— Можно установить, получал он в это время бандероль из Рымник или нет.

— Вот вы оба этим и займитесь.

— Хорошо бы знать, какую фразу вывела рука Дубовой на исчезнувших листах, — вслух высказал свою мысль капитан.

Долотов старательно изучал все материалы, какие могут иметь хотя бы косвенное отношение к делу Дубовой. Читал он и этот дневник. Но вмятины от прошлых записей проглядел. Поэтому его так и заинтересовал рассказ полковника.

— Терпенье, терпенье, — успокоил его Иванилов. — Хотя от выдавленных слов сохранились только отдельные неясные штрихи, но в лаборатории запись сумели восстановить. Читайте.

Он подал бумажку, которую до этого держал в руках.

Иван Иванович прочел вслух:

— «Неужели это К.? А я любила!»

Буквы были крупные, размашистые, неровные, будто автор сердился или торопился написать эту фразу. Иван Иванович не мог не узнать косого с наклоном влево почерка и прописного «А» без палочки посредине.

— А кто такой К.? — вырвалось у него.

— Я об этом знаю столько же, сколько и вы. Даже теория вероятности на помощь не приходит. Но небезинтересно отметить, что таинственная телеграмма, вызывавшая Дубовую в Пылков, подписана фамилией, начинающейся тоже на букву «К» — Крижач.

— Тут какое-то недоразумение, — упорствовал капитан. — Нам еще не все известно. У Нины Владимировны хватило силы воли и чувства морального долга сказать «нет» любви, которую закалил огонь войны и совместные опасности. Не могла она сказать «да» проходимцу, опозорившему себя аморальным поведением в семье.

— Не забывайте, Иван Иванович, что Дубовая живой человек. Не могла она жить только воспоминаниями о прошедшей любви. Вы вчитайтесь в слова: «Неужели это К.? А я любила!»

Какое глубокое в них чувство разочарования и тоски. Эти слова бросила не кисейная барышня, а тридцатитрехлетняя женщина, которая умеет хорошо разбираться и в чувствах и в людях. Любовь для нее не игрушка или праздное времяпрепровождение, а требование жизни, веление сердца. И если она разочаровалась в предмете своей любви, значит обладала фактическим материалом необычайной силы. Я эту горькую фразу ставлю в причинную связь со скоропостижной поездкой в Пылков, а возможно, в этом есть связь и с мотивами убийства.

— Но пока это все версии, — вздохнул Сергей Петрович. — Их надо проверять. Вначале было состряпано убийство с целью ограбления. Затем инсценировано убийство на какой-то личной основе. В общем двойная перестраховка. Это все и сбивает с толку.

— А вы не сбивайтесь, а присмотритесь к сути. На дороге, которая должна вести к раскрытию преступления, расставлены различные подвохи и ловушки. Но их так много, что по ним можно отличить истинный путь от ложного. Если вы во время расследования натыкаетесь на все новые и новые препятствия, значит вы на верном пути. Характерно в этой путанице то, что мы имеем дело с умным противником. Но его увертки однообразны. Организаторы преступления перестарались в своих хитростях и тем указали путь, по которому отходят. Мы их будем искать и найдем!

Где оно, счастье?

После неприятного разговора с мужем, жизнь Марии раздвоилась. Рядом с первой Марией — счастливой женой знаменитого мужа теперь жила другая — упорная и настойчивая, которая хотела быть сильной и бороться за свое счастье.

Виталий не одобрял затеи Марии с учебой, но и не возражал против нее — просто не замечал, что она делает, чем занята. Марию такое невнимание обидело и в то же время обрадовало. Она, как и в детстве, жадно набросилась на книги. Но теперь ее уже волновали книги, в которых описывались такие же, как и она, простые люди с их надеждами, разочарованиями, с их любовью и ненавистью.