Последнее дело Шерлока Холмса (сборник)

– Вот именно. Почему они сбежали? Это существенный факт. Другой существенный факт – замечательное происшествие с нашим клиентом, Скотт-Эклсом. Неужели, дорогой мой Уотсон, это вне пределов человеческой изобретательности – дать объяснение, которое могло бы связать эти два существенных факта? И если к тому же под него удастся подогнать и таинственную записку, составленную в таких странных выражениях, что ж, тогда его бы стоило принять как рабочую гипотезу. Если потом новые установленные нами факты все улягутся в схему, тогда наша гипотеза может постепенно перейти в решение.

– Но какова она, наша гипотеза?

Холмс откинулся в кресле, полузакрыв глаза.

– Вы должны согласиться, дорогой мой Уотсон, что о розыгрыше здесь и думать не приходится. Готовились серьезные дела, как показало дальнейшее, и то, что Скотт-Эклса заманили в Сиреневую Сторожку, стоит с ними в прямой связи.

– Но какая здесь возможна связь?

– Разберем шаг за шагом. Есть что-то неестественное – это сразу видно – в странной и внезапной дружбе между молодым испанцем и Скотт-Эклсом. Почин принадлежит испанцу. Едва познакомившись, он на следующий же день едет к Эклсу в гости в другой конец Лондона и поддерживает с ним тесную связь, пока тот не приезжает к нему в Эшер. Что же ему было нужно от Эклса? Что Эклс мог ему дать? Я не вижу в этом человеке никакого обаяния. Он и умом не блещет; и едва ли можно думать о духовном сродстве между ним и человеком живого и тонкого латинского интеллекта. Почему же Гарсия из всех своих знакомых избирает именно его как человека, особенно подходящего для его целей? Есть у него какое-нибудь выделяющее его качество? Я сказал бы, есть. Он воплощенная британская добропорядочность, как раз такой человек, какой в роли свидетеля должен импонировать другому британцу. Вы сами видели, что его показания при всей их необычайности не внушили и тени сомнения ни одному из наших двух инспекторов.

– Но что он должен был засвидетельствовать?

– Как обернулось дело, – ничего, но сложись оно иначе, – все, что угодно. Так я толкую факты.

– Понятно. Он мог бы подтвердить алиби.

– Вот именно, мой дорогой Уотсон: он мог бы подтвердить алиби. Допустим, в порядке обсуждения, что слуги в Сиреневой Сторожке все являются соучастниками некоего заговора. Покушение, в чем бы оно ни заключалось, предполагалось совершить, скажем, до часу ночи. Возможно, что-нибудь подстроили с часами, и когда Скотт-Эклс ложился спать, было раньше, чем он думал; и уж, во всяком случае, очень вероятно, что когда Гарсия нарочно зашел к нему и сказал, что уже час ночи, на самом деле было не позже двенадцати. Если бы Гарсия успешно совершил намеченное дело, в чем бы оно ни состояло, и к часу вернулся бы домой, у него был бы, очевидно, убедительный ответ на обвинение. Был бы налицо этот англичанин безупречной репутации, готовый присягнуть на любом суде, что обвиняемый сидел все время дома. Это при самом дурном повороте давало некоторую гарантию.

– Да, конечно, тут мне все понятно. Но как объяснить исчезновение остальных?

– Я еще не располагаю всеми фактами, но думается, с этим едва ли возникнут неразрешимые трудности. Все же это ошибка – строить дедукцию до того, как получены достаточные данные. Незаметно для самого себя начинаешь их подгонять под свою схему.

– А записка?

– Как она гласила? «Цвета – наши исконные: зеленый и белый». Речь как будто о соревнованиях. «Зеленый – открыто, белый – закрыто». Это явно сигнализация. «Парадная лестница, второй этаж, первый коридор, седьмая направо, зеленое сукно». Это – указание места встречи. За всем этим, возможно, кроется ревнивый муж. Затеянное, во всяком случае, связано было с большой опасностью. Будь это иначе, она не добавила бы: «Да хранит вас Бог». «Д.» – это то, что может навести на след.

– Гарсия – испанец. Я полагаю, «Д.» проставлено вместо «Долорес». В Испании это очень распространенное женское имя.

– Отлично, Уотсон, превосходно, но совершенно неприемлемо. Испанка писала бы испанцу по-испански. Записка бесспорно от англичанки. Итак, нам остается только набраться терпения и ждать, когда этот умница инспектор вернется за нами. А пока мы можем благодарить свою счастливую судьбу, что она на несколько часов избавила нас от невыносимой тягости безделья.

Наш суррейский инспектор еще не вернулся, когда пришел ответ на телеграмму Холмса. Он его прочел и уже хотел заложить в свою записную книжку, но, верно, заметил, как у меня вытянулось лицо, и со смехом перебросил мне эту ответную телеграмму.

– Мы вращаемся в высоких сферах, – сказал он.

Телеграмма представляла собой перечень имен и адресов: «Лорд Харрингби – Ущелье. Сэр Джордж Фоллиот – Оксшоттский Замок. Мистер Хайнс Хайнс, мировой судья – Парди-Плейс. Мистер Джеймс Бейкер Уильямс – Фортон, Старый Дом. Мистер Хендерсон – Дозорная Башня. Преподобный Джошуа Стоун – Нижний Уолслинг».

– Этим и ограничивается наше поле действий, – сказал Холмс. – Способ напрашивается сам собой. Бэйнс с его методическим умом, несомненно, избрал подобный же план.

– Мне не совсем ясно.