Последнее искушение Христа

— И вновь раздался глас: «Сыне Давидов, как только языки пламени улягутся и Ковчег пристанет в Новом Иерусалиме, взойди на престол предков своих и властвуй над людьми! Старая земля исчезнет, старое небо исчезнет, новое небо будет простираться над главами святых, и звезды засияют в семь крат более — в семь крат более и очи людские».

— Учитель! — снова воскликнул Петр. — Да не умрем мы, не узрев этого дня, не воссев по обе стороны престола твоего, — все мы, твои соратники!

Но Иисус не слышал его. Углубившись в огненное созерцание пустыни, он продолжал:

— И в последний раз раздался глас над главой моей:

«Сыне Божий, прими мое благословение!»

Все звезды уже высыпали на небо и совсем низко повисли в ту ночь между небом и людьми.

— С чего мы начнем наш поход, Учитель? — спросил Андрей.

— Бог сотворил тело мое, взяв землю из Назарета, — ответил Иисус. — Стало быть, мой долг отправиться сражаться перво-наперво в Назарет. Там тело мое должно начать свое претворение в дух.

— А затем — в Капернаум спасать наших родителей, — сказал Иаков.

— А затем — в Магдалу, дабы взять в Ковчег и злополучную Магдалину, — предложил Андрей.

— А затем — по всему свету! — воскликнул Иоанн, раскрыв объятия, словно принимая в них Запад и Восток.

Слушая их, Петр засмеялся:

— А я вот подумываю о нашем брюхе. Чем мы будем питаться в Ковчеге? Поэтому предлагаю взять с собой только животных, пригодных в пищу. К чему нам, клянусь Богом, львы да мошкара?

Он был голоден, и помыслы его были устремлены лишь к еде. Все засмеялись.

— Одна только пища у тебя на уме, а речь идет о спасении мира, — урезонил его Иаков.

— У всех вас на уме то же самое, только вы про то помалкиваете, — возразил Петр. — У меня же что на уме, то и на языке, все равно, хорошее или плохое. Куда мои помыслы — туда и я. Потому злые языки и зовут меня ветряной мельницей. Разве я не прав, Учитель?

Лицо Иисуса смягчилось, он улыбнулся. Старая притча пришла ему на ум.

— Был некогда раввин, желавший найти человека, который умел бы мастерски играть на трубе, чтобы звуками ее созывать верующих в синагогу. И вот объявил он, что созывает умелых трубачей, дабы испытать и выбрать наиболее, достойного. Пришли к нему пятеро лучших трубачей, и каждый показал свое искусство. Как закончили они играть, стал раввин спрашивать их одного за другим: «О чем ты думаешь, дитя мое, когда дуешь в трубу?» Один сказал: «Я думаю о Боге». Другой сказал: «Я думаю о спасении Израиля». Третий сказал: «Я думаю о голодных бедняках…», а четвертый — «Я думаю о вдовах и сиротах». Только пятый, самый невзрачный, молча стоял позади всех в углу. «А ты, дитя мое, о чем ты думаешь, когда дуешь в трубу?» — спросил раввин. «Старче, — ответил тот, покраснев, — я беден и необразован, а у меня четыре дочери, которым я не в состоянии дать приданое, чтобы бедняжки вышли замуж. Когда я играю на трубе, то думаю вот что: «Боже, ты видишь, как я тружусь для тебя изо всех сил: пошли же четырех женихов моим дочерям!» «Прими мое благословение! — сказал раввин. — Я выбираю тебя». Иисус засмеялся и сказал, обращаясь к Петру:

— Прими мое благословение, Петр, — я выбираю тебя. Еда на уме — еда и на языке. Бог на уме — Бог и на языке: вот это по-честному! Поэтому тебя и называют ветряной мельницей, но я выбираю тебя. Ты — ветряная мельница, которая будет молоть зерно ради хлеба, которым насытятся люди.

У них был кусок хлеба. Иисус взял его и разделил. Каждому досталась какая-то кроха, но Учитель благословил ее, и они утолили голод. А затем положили друг другу голову на плечо и уснули.

Ночью все спит, отдыхает и растет — камни, вода и души людские. И когда утром товарищи проснулись, души их выросли и заняли все тело. Тела их наполнились радостью и уверенностью.

В путь они вышли еще до рассвета. Воздух был прохладен. На небе, которое выглядело уже по-осеннему, собрались облака. Запоздавшие журавли пролетели, направляясь к югу и ведя за собой ласточек. Товарищи шагали налегке, земля и небо соединились в их сердцах, и даже самый ничтожный камешек сиял, исполненный Бога.

Иисус одиноко шагал впереди. Он целиком ушел в раздумья, уповая только на милость Божью. Он знал, что теперь сжег за собой корабли и возврата назад уже не было. Судьба увлекала его вперед, он следовал за ней.

Как Бог решил, так и будет! Его ли это судьба?

Вдруг он снова услышал таинственные шаги, которые вот уже столько времени неумолимо следовали за ним. Он напряг слух, прислушался. Да, это были они: быстрые, тяжелые, решительные. Но теперь они ступали не позади, а впереди, и вели его за собой…

«Так лучше, — подумал он. — Так лучше. Теперь я уже не собьюсь с пути…»

Он обрадовался и ускорил шаг. Ему показалось, что эти стопы спешили, и он пошел быстрее. Он шел вперед, спотыкаясь о камни, перепрыгивая через канавы. Он спешил. «Идем! Идем!» — шептал он своему невидимому вожатому и шел вперед.