Последнее искушение Христа

— Я хочу рассказать тебе одну вещь, которая пришла мне в голову однажды, когда я пряла, — зашептала Мария, пока Марфа отсутствовала. — Я тоже думала о Господе в тот день, и я сказала Ему: «Господи, если Ты соблаговолишь войти в наш бедный дом, Ты будешь в нем хозяином, а мы гостями». И теперь… — она поперхнулась и умолкла.

— И теперь? — придвинулся Иисус к ней ближе. Но в это мгновение вернулась Марфа с тарелками.

— Ничего, — прошептала Мария, вставая.

— Идите есть, — сказала Марфа. — Старейшины вот-вот подойдут. Нельзя, чтобы они застали нас за трапезой.

Все трое опустились на колени. Иисус взял хлеб, поднял его над головой и произнес благословение так страстно и торжественно, что сестры в изумлении замерли, глядя на него. И тут им стало страшно, потому что лицо его светилось, а над головой колыхался нимб.

— Господи, — воскликнула Мария, протягивая руку. — Ты хозяин, мы — твои гости. Повелевай!

Иисус опустил голову, чтобы они не заметили его волнения: вот он — первый человек, первая душа, признавшая его.

Они встали из-за низкого столика, когда за дверьми уже стемнело, а на пороге показался высокий старик. Борода его ниспадала водопадом, руки были крепки, вьющиеся волосы на груди походили на баранью шерсть. В руках он держал высокий посох, который использовал не для опоры, а как символ власти.

— Добро пожаловать в наш бедный дом, отец Мелхиседек, — учтиво склонились обе женщины.

Он вошел, и на пороге тут же возник следующий старец. Этот был худым и беззубым, с длинной лошадиной головой. Маленькие глазки его горели, свидетельствуя о хитрости и изворотливости.

Женщины с такой же учтивостью пригласили и его, он тоже вошел. За ним появился третий старик — слепой и толстый, как боров. Посох он держал впереди, заменяя им утерянное зрение. У него была добрая душа, он любил пошутить, и, когда судил жителей своей деревни, никогда не решался кого-нибудь наказать. «Я не Бог, — говорил он. — Тот, кто судит, и сам будет судим. Помиритесь, дети мои, чтобы у меня не было неприятностей в будущей жизни!» А бывало, что он из собственного кармана возмещал убытки обиженному и шел в тюрьму вместо обидчика. Одни называли его дураком, другие — святым. Старый Мелхиседек терпеть его не мог, да что поделаешь, толстяк происходил из священного рода Аарона и был самым зажиточным человеком в деревне.

— Марфа, — величественно промолвил Мельхиседек — посох его почти доставал до потолка, — где чужестранец, пришедший в нашу деревню?

Иисус поднялся от очага, у которого сидел, молча глядя на огонь.

— Это ты? — спросил старик, оглядывая его с головы до пят.

— Да. Я пришел из Назарета.

— Галилеянин? — прошамкал второй старец. — Из Назарета еще ничего хорошего не приходило. Об этом даже в Писании сказано.

— Не смейся над ним, Самуил, — вмешался слепой. — Галилеяне и вправду болтуны, глупцы и провинциальные невежи, но они честные люди. И наш сегодняшний гость — честный человек. Я слышу это по его голосу. Добро пожаловать, дитя мое, — повернулся он к Иисусу.

— Ты торговец? — спросил старый Мелхиседек. — Что ты продаешь?

Пока старейшины говорили, в дом стали собираться зажиточные жители деревни. Узнав о приходе чужестранца, они надели на себя все лучшее и поспешили к сестрам, чтобы провести время и послушать, откуда гость и какие принес вести. Они входили и устраивались на полу позади старейшин.

— Я ничего не продаю, — ответил Иисус. — Я был плотником у себя в деревне, но бросил эту работу, ушел из дома и посвятил себя Господу.

— Ты правильно поступил, что отошел от этого мира, дитя мое, — промолвил слепой. — Но берегись, бедняга! Впутавшись в дела Господа, всегда рискуешь. От Него уже не убежишь, — и он рассмеялся.

Старый Мелхиседек чуть поморщился, услышав такое, но промолчал.

— Значит, отшельник? — насмешливо предположил второй старейшина. — Один из левитов? Или зелот? Лжепророк?

— Нет, нет, отец, — смущенно ответил Иисус.

— Так кто же?

На пороге появились женщины. Надев все свои украшения, они пришли показать себя и посмотреть на незнакомца. Каков он — стар, молод, красив ли? Чем торгует? А может, он посватается к одной из двух стареющих, но все еще красивых сестер, Марфе или Марии? Бедняжки, они ведь так могут и умом тронуться… Надо пойти и взглянуть!

И, нарядившись и приукрасившись, они явились и встали рядком за спинами мужчин.

— Так кто же ты? — снова повторил старый хитрец.