Последнее испытание

– Надо следить за своим весом, – заметил Сосуми. Встал и, громко щелкнув подтяжками, натянул хлопковые шаровары на свой объемистый живот. – В конце месяца предстоит турнир в Нагое.

– Смотрится просто омерзительно.

– Такова цена, которую приходится платить за свой титул. В одну дырку входит, из другой выходит. Иногда чувствую себя эдакой машиной по переработке жратвы в дерьмо.

– Вы рождены сражаться с борцами моего типа.

– Нет, я рожден сражаться с другими сумо.

– Сейчас получается так, а в прошлом все было иначе. Мы, Синанджу, всегда побеждали таких, как вы. Вот вам и пришлось начать противопоставлять свою силу другим таким же, потому что монстрам вроде вас заняться больше просто нечем.

– Эй, а мне, знаете ли, не нравится, когда меня обзывают монстром! Здесь, в Японии, меня просто обожествляют! Я всю свою жизнь отдал сумо. И нечего нести тут разную чушь!

– Чушь и ерунда – это больше по вашей части, – заметил старик, и в голосе его прозвучала укоризна.

– Больше-меньше, какая, к чертям, разница… – пробормотал Сосуми и снова спустил воду в унитазе. – Вот, раза по три-четыре спускать приходится, иначе никак. А вы знаете, что в Книге рекордов Гиннесса есть такие соревнования по категории, кто больше накакает?

– Ну, в таком случае, – с сарказмом заметил маленький человечек, – вы наверняка уже обеспечили себе бессмертие.

Сосуми похлопал себя по бокам трясущимися от жира руками, похожими на свиные окорока.

– Ладно, тащите сюда своего парня!

– Сегодня в полночь.

– Надеюсь, он застрахован?..

* * *

Римо метался на татами в роскошных апартаментах токийского отеля «Шератон».

Во сне ему привиделось, что он сидит напротив корейца неопределенного возраста, одетого в ничем не примечательное кимоно. Волосы длинные, забраны в узел на макушке – по моде времен династии Шиллы. А худой какой – словно одной соломой питается!

Глаза корейца светились добротой, а голос напомнил Римо журчание прозрачного ручейка среди камней.

– Пчела молочко добывает, – проговорил человечек.

– Ну и что? – удивился Римо.

– Теперь твой черед. Я сказал: пчела молочко добывает. Что скажешь?

Римо пожал плечами.

– Пчела вроде бы яйца откладывает. К чему ей молочко?

Теперь добрые глаза корейца смотрели встревоженно.

– Но пчелы не едят свои яйца.

– Это что, какая-то словесная игра?

– Нет. Это первая строчка стихотворения. А ты должен сочинить вторую.

– Вон оно что… О'кей. Ну, как тебе понравится, к примеру, следующее: «Черепаха в воду ныряет»? – спросил Римо.

– К чему это вводить черепаху в стихи о пчеле?

– Да просто потому, что «добывает» рифмуется с «ныряет», – объяснил Римо.

– Рифмами балуются только греки и дети. Мы не рифмуем свои стихи. Давай, попытайся еще раз.

– Хорошо. «Цветок ждет»…

– Это какой же такой цветок?

– Да просто строчка в стихотворении.

– Не годится. Ты должен определить, что за цветок. Само по себе слово «цветок» еще ничего не означает. Разве, когда тебе хочется съесть персик, ты просишь фрукт?

– Ну, ладно, ладно. Пусть тогда: «тюльпан ждет», – торопливо вставил Римо.

– Тюльпан не корейский цветок.

Римо вздохнул.

– Почему бы тебе не попробовать вместо меня?

– Что ж, прекрасно. «Хризантема дрожит, словно скромница-дева».

– Прелестный образ! Я бы еще добавил: «И тут жалит пчела».

– Кого именно жалит?

Римо пожал плечами.

– Да кого хочет, того и жалит. Моя очередь, так что прошу записать третью строчку за мной! Теперь ты.

– Нет, ты должен дать определение. Поэзия Юнга очень специфична. Образ – вот что главное! Значение, смысл передаются исключительно образом.

– О'кей. «Пчела жалит тебя».

– Почему меня?

– Потому, что ты достал меня всей этой дебильной корейской ерундой!

– Что значит «дебильной»?

– Глупой. Сумасшедшей! Бери свою палку и проваливай!

Кореец медленно поднялся на ноги. Лицо его потемнело от гнева.

– Но я мастер Юнг! Оскорблять чистоту и совершенство моих стихов – значит оскорблять меня! Готовься к бою, мужчина с лицом призрака!

Римо тут же пошел на попятный.

– Прости, ради Бога! Я вовсе не хотел тебя обидеть. Не сердись. Так и быть, три следующие строчки за мной. Идет?

– Ну уж нет! Теперь будешь стоять на месте и слушать, как я читаю свою поэму. Все следующие три тысячи строк.

Лицо Римо вытянулось.

– Три тысячи строк?!

– Потому что я не на шутку рассержен, – обиженно произнес Юнг. – И могу прочесть только самое короткое свое стихотворение. Большего ты не заслуживаешь.

Римо тихо застонал во сне, когда мастер Юнг стал повторять одну и ту же строчку: «Лепестки хризантем падают с серо-зеленого неба…» Произнес он ее ровно три тысячи раз на разные лады и варьируя интонацию.

* * *

Легкий шорох, издаваемый «дождем лепестков», заглушил чей-то приказной тон:

– Тебе пора сразиться с борцом!

Римо сел на постели, обливаясь потом.

Рядом с татами стоял мастер Синанджу. Прямо и неподвижно, точно идол. На лицо его падала тень, и прочитать застывшее на нем выражение не удавалось.

– Господи Иисусе, Чиун… – пробормотал ученик. – Который теперь час?

– Скоро полночь.

– Полночь? Едва успел глаза сомкнуть, и на тебе…