Последнее купе

Жора летел дальше, не видя ничего, слыша только собственный крик. Рев реактивного самолета. Челюсти выворачивались наружу от этого рева.

Потом был еще удар. Страшный. Но Жора был еще жив.

И он ждал следующего удара. Долго ждал. Это было слишком даже для такой гребаной соляной шахты. Бесконечная она, что ли? За это время можно было бы пешком сгонять в «Пирамиду», пропустить по сто пятьдесят и вернуться домой. Тоже пешком.

А последнего удара все не было.

Жора открыл глаза. Ничего. Темнота была плотной и даже материальной. И нельзя было понять – то ли он летит сквозь эту темноту, то ли лежит, распластавшись поверх нее, как на диване. Хотя нет. для дивана она была слишком жесткой. Корявой. Холодной. И от нее смердело.

Он попробовал приподнять голову и ударился обо что-то. Приподнял руку, потрогал. Узкая стальная полоса, торчащая из опалубки.

Жора понял, что он уже никуда не летит. Он прилетел – и при этом почему-то не разбился вдребезги, не превратился в мелко нарубленный фарш. Рядом кто-то застонал.

– Шуба, это ты? – спросил Жора шепотом.

Шепот вернулся к нему жутковатым эхом: аты, аты. После паузы из темноты донеслось сдавленное:

– Анансыгин.

Вот это новость! Жора ощупал руками то скользкое, мокрое, что находилось под ним. Долго гадать не пришлось – это был или Чебур, или Воронько. Или какой-нибудь другой труп, сброшенный сюда неделей ранее.

– Ни хрена не видно. Паскудство, – отчетливо прохрипел Шуба. – Я, кажется, пол-ноги оставил где-то по дороге. Ты не встречал случайно?

– Сорок четвертый размер. В грязном носке, – сказал Жора. – Нет, не видел.

Он приподнялся на локтях, потом сел. Внизу раздался гулкий скрежет, земля под ним (или то, что казалось землей) завибрировала, закачалась.

– Мы где? – спросил Шуба.

Жора ответил в рифму. По крайней мере, они еще не на том свете.

– У тебя зажигалка есть?

Шуба заворочался, заскрежетал зубами: он искал зажигалку. Корявая поверхность под ними опять заходила ходуном, заплясала – и вдруг с грохотом провалилась вниз. Жора вскрикнул, перевернулся в воздухе… Но он не успел даже испугаться, как снова врезался во что-то твердое и холодное. Саднило плечо. Шуба рядом ругался полузадушенным голосом.

2.

– …Нет, зажигать ничего не будем, – сказал Жора, вспомнив разговор Сарыгина с Валентином при входе в здание шахты. – Здесь может быть газ. Мало не покажется.

– Я хочу знать, где мы! – прокаркал Шуба. – Гребена мать, анансыгин! Я не могу так больше!

– Успокойся, тихо. Кажется, я знаю.

Рядом с трупом Чебура или Воронько Жора нащупал перекрученный трос – он впился в ладонь десятком стальных иголок. Трос. Шахта. Лифт. Значит, это…

– Это лифтовая кабина, – сказал Жора. – Мы с тобой сидим на крыше лифтовой кабины.

– Ну да, правильно, – сказал Шуба. – Там просто кнопку заело, поэтому она застряла между небом и землей.

Вот ведь как бывает: у Шубы неожиданно обнаружилось чувство юмора. Если бы его уронили в шахту лет двадцать назад, возможно, жизнь его сложилась бы куда удачнее.

– Кабина застряла, потому что опалубка износилась, здесь кругом выпирает арматура, – сказал Жора. – Мы зацепились и висим. И, думаю, в нашем положении лучше всего будет не дышать. Не говоря уже о том, чтобы.

И тут вспыхнул яркий, ослепительный свет. Шуба держал в вытянутой руке включенную зажигалку, другой рукой прикрывая глаза. Жидкий, с просинью, огонек показался Жоре стоваттной лампочкой.

– Убери, – сказал Жора.

– Захлопнись, – ответил Шуба. – Дай оглядеться.

Похоже, они в самом деле оказались на крыше лифтовой кабины. Она была накренена под небольшим углом; в середине площадки из кучи каких-то полусгнивших тряпок торчал металлический блок, где крепился трос. Чебур был практически обезглавлен, на шее болтался лишь фрагмент нижней челюсти; куда удивительнее Жоре показалось то, что сержант Воронько приземлился без брюк и трусов. Мясо на его правой ноге было вспахано от промежности до колена.

Жора поднес руки к глазам. Ощупал голову. Посмотрел вниз, на ноги. Он вполне представил, во что мог превратиться по дороге сюда и во что может превратиться в любую секунду.

– Убери зажигалку, идиот, – повторил он.

Шуба не слушал. Шуба, широко открыв рот, что-то разглядывал у себя. Это, верно, когда-то была его правая голень, перебитая выстрелом. а чуть ниже находилось то, что осталось от лодыжки и ступни после трудного ночного перелета. Осталось совсем немного. И ботинок, который каким-то чудом держался на этом костном рагу, был здесь явно лишним. Шуба взвыл, подняв вверх мокрое перекошенное лицо. Кажется, только сейчас, разглядев эту жуткую картину, он почувствовал боль в полной мере.

Пока Шуба выл и стенал, Жора осторожно подвинулся к нему, забрал зажигалку и выключил ее. Зажигалка была горячей, как сам огонь. Они снова окунулись в темноту.

– Нога, моя нога, нога!!!.. эх, что за ео-о!.. нога! нога!

– Помолчи, – сказал Жора. – Не расходуй силы. Надо перевязать ее, пока кровь не ушла.

Он стянул с себя футболку, разорвал ее. Услышав треск ткани, Шуба на время заткнулся.

– Что ты собираешься делать? – спросил он. Таким голосом мог бы разговаривать покойник Воронько.