Последнее лето

На улице было тепло, солнечно, болонья на плечах нагревалась и привычно пованивала. Если б не свежий ветерок, изредка, как резвый щенок, налетавший из-за угла, можно было бы подумать, что сейчас конец августа, начало сентября, но уж никак не октябрь. Год был - как по заказу.

С непокрытой кудлатой головой, заложив руки за спину и поэтому сутулясь, Тарас Константинович шел по усадьбе, кивая встречным и зорко вглядываясь. Все останется таким же, останется его отношение к окружающему, - изменится только его возможность активно воздействовать на все это. Ну, ну, старина, - иронически одернул себя Тарас Константинович, - не нюнить!..

Сады стояли пустые, в желтой осенней листве, тихо и неспешно, с сознанием выполненного долга принимая последнюю человеческую благодарность и внимание. Мелькали за подбеленными стволами платочки работниц с острыми секаторами, ведущих осеннюю подрезку; где-то неподалеку домовито урчал "Беларусь", - Тарас Константинович представил, как отваливаются вслед черные пахучие пласты междурядий; прошла груженная саженцами, торчащими из кузова, как трехгранные штычки, машина, - шофер весело закивал посторонившемуся директору. И все это для того, чтобы весной - по великому круговороту жизни - сады зацвели снова и понесли свой сладкий плод.

Тарас Константинович свернул с дороги на малоприметную, забиравшую вправо тропку. Под могучим деревом валялись два тронутых гнильцой крупных желтых яблока - он потрогал их ногой, усмехнулся. Желтое присурское...

Показался слева крытый ржаной соломой шалаш, - Тарас Константинович минуту постоял и возле него. Все так же лежал в ямке закопченный кирпич, торчали рогульки для перекладины, внутри шалаша было чисто, сухо и пусто. С удовольствием вспомнилось, как пил он тут духовитый, необычной заварки чай, слушал неторопливые вдумчивые речи доморощенного философа Китанина, как по-мальчишески крепко - без просыпу и сновидений, уснул на теплой овчине. Не забыть бы проверить, включили ли сторожа в список на премию?..

Основные сады кончились; побежали стройные кудрявые трехлетки - солнца и простора стало больше, небо синее и выше. Иные из этих голенастых пробовали уже по весне брызнуть кремовыми звездочками, - как вон иная глупенькая норовит раньше времени огоньку схватить. Цвет осыпался, редкие пуплышки завязи бессильно сморщились и опали. Правильно - не торопись, жди своего срока, когда отец и мать благословят да загс распишет!..

Послышались голоса, смех, - прежде чем подойти, Тарас Константинович помедлил, вздохнул.

На дороге стояла обогнавшая его недавно машина с открытым бортом; вспыхивали на солнце острия лопат, прямо по полю, в простор, убегали рядки тоненьких коричневых саженцев. Забнев, в короткой куртке и кепке, похожий издали на поджавшую ногу цаплю, что-то возбужденно объяснял девчатам; стоя у только что выкопанной ямки, он азартно тыкал в нее костылем и, казалось, сам готов был влезть в нее, - подходя, Тарас Константинович невольно заулыбался.

- Движется?

- Движется, - машинально подтвердил Забнев и, удивившись, что не слыхал, как директор подъехал, оглянулся. - Вы чего это, пешком, что ли?

- А чем плохо? Самый лучший транспорт.

- Вот это мельба и есть, Тарас Константинович, - Забнев, не обратив внимания на шутку, оживленно кивнул на машину с саженцами. - Ох и сорт! Урожайный, морозоустойчивый - канадцы его недаром облюбовали.

Ладно, что сам на сортоучасток съездил - упустили бы!

- Ну, ну - посмотрим.

Забнев оперся на один костыль, широко повел освободившейся рукой, показывая на молодой сад и продолжающие его тоненькие, стрельнувшие по целине, саженцы.

- А что, Тарас Константинович! - Голос его звучал возбужденно: Придется нам через несколько лет консервный завод ставить. Такая ведь махина поднимется!

Вот это размахнулся мужик - одобрил про себя Тарас Константинович, подавив мгновенный укол стариковской зависти. Все правильно: молодость и видит дальше, и смелее замахивается - диалектика в действии...

- Долго еще пробудешь, Александр Федорович?

- Здесь? Да нет, час какой-нибудь.

- Ну, приходи, дело есть. Я тоже потихоньку пойду.

- Скоро "козел" подойдет, поезжайте. - Забнев снова удивился. - Да где ваш Петр?

- Петр-то?.. Отпустил я его сегодня.

Не станешь же объяснять, да еще при людях, новому директору, что его персональный, с нынешнего дня, шофер напился в лабуды!

Когда Петр вернулся из города и молча протянул незапечатанный пакет, Тарас Константинович ничего не заметил. Перестав на какое-то время воспринимать окружающее, он раз за разом перечитывал четкие строчки приказа, которого сам же добивался и который вот сейчас, как по живому, разделил его жизнь надвое: прошлую, лучшую и большую, и оставшуюся, меньшую, представившуюся вдруг тоненькой пенсионной книжкой. На секунду машинописные строчки закачались, расплылись в тумане...

- Сказали, в субботу приедут. Проводы делать, - дошел до его слуха странный, засыпающий или всхлипывающий, голос шофера.

Тарас Константинович вскинул удивленный взгляд:

навалившись грудью на стол, Петр, икая, смотрел на него мокрыми влюбленными глазами.