Последнее лето

Сказал так, словно заранее дал выговор. Имелась у него такая привычка заглядывать в будущее.

А после всего этого была дорога до Москвы, занявшая больше времени, чем сначала думали. И резина оказалась лысая, и запаска тоже старая; пришлось три раза качать и клеить; и одна рессора по дороге полетела, а под конец сел аккумулятор; ехали на буксире, пока не завелся мотор.

Синцов считал, что раз он повез письма командующему, то машину дадут хорошую, можно, не проверяя, сесть и ехать. И ошибся. По дороге от водителя выяснил, что у командира армейского автобата был свой расчет: послал в Москву собственный, видавший виды «виллис», на котором давно требовалось сменить и резину, и аккумулятор, и задний мост, и еще что-то. И дал водителю записку в Москву к своему фронтовому другу, начальнику ремзавода. По этой записке за то время, что «виллис» пробудет в Москве, на нем должны были заменить все, что только можно, и вернуть на фронт новеньким. А до Москвы, считалось, и на таком, как есть, можно добраться: майор из оперативного отдела не велика птица!

Это, конечно, верно, но все же, учитывая поручение, с каким ехал Синцов, командир их армейского автобата был нахал и основывался на тройном расчете: авось доедут, а не доедут – авось не доложат, а если и доложат – авось обойдется!

Синцова тревожило, что они не поспевают в Москву даже к восьми утра, к подъему там, в Архангельском, когда приказано явиться к Серпилину. В конце концов, хотя и выбившись из сил, они все же среди ночи добрались до последнего перед Москвой КПП и по просьбе водителя, свернув с дороги в лесок, как мертвые проспали там три часа прямо в машине.

Зато вкатили в Москву ясным, солнечным утром; на Большой Полянке поливали мостовую, как в мирное время; только дворниками были теперь одни женщины.

А потом увидели с Каменного моста Кремль, стоявший, как и стоял.

И хотя Синцов не раз слышал, что за всю войну на Кремль так и не дали упасть ни одной немецкой бомбе, все-таки вид Кремля, продолжавшего стоять целым и невредимым, заставил его вспомнить, как седьмого ноября сорок первого года он в последний раз был здесь, в Москве; стоял в строю на Красной площади и сквозь все гуще сыпавшийся снег смотрел на Мавзолей и на Сталина, а после парада проходил под уклон, вниз, мимо Спасских ворот, а потом по набережной, а потом по Большой Полянке и дальше через Серпуховскую площадь на фронт, навстречу наступавшим на Москву немцам.

…На улице Горького уже не поливали, кончили. Асфальт был сильно побит за войну, но от еще не просохшей воды все равно казался свежим.

Синцов остановил «виллис» на углу, напротив Центрального телеграфа, и перешел улицу.

На телеграфе было немного народу, но в этот ранний час работали не все окошечки, и Синцову пришлось переждать несколько человек, прежде чем очередь дошла до него.

Сидевшая за окошечком худая девушка с такой длинной цыплячьей шеей, что жалко было смотреть, долго, как спросонок, думала, прежде чем ответить на его вопрос: за сколько часов могут доставить в Ташкент телеграмму-«молнию»? Потом сказала, что за шесть часов должны доставить.

– Должны доставить или доставят? – спросил Синцов.

Она страдальчески пожала плечами, словно не понимая, для чего он мучает ее такими вопросами, и опять не сразу ответила, что, наверно, доставят.

– А вы с оплаченным ответом «молнии» принимаете?

– Принимаем.

– А за сколько она оттуда дойдет, если дать обратный адрес сюда, к вам, до востребования?

Девушка снова подумала и сказала, что если до востребования, то «молния» должна дойти оттуда быстрей, чем туда: не нужно будет времени на доставку.

Синцов взял у нее бланк, подошел к столу и в ожидании, когда освободится единственная ручка, стал еще раз считать, как все это может выйти, если он пробудет сутки в Москве, а «молния» действительно дойдет туда за шесть часов и сразу застанет дома Таню или Танину мать, и они сразу же пойдут на телеграф и отправят ему ответ. Выходило, что он тогда получит от них ответ завтра утром или даже сегодня вечером. Но если его «молния» не застанет их дома, если Таня еще в больнице, а мать в дневной смене и вернется только к ночи, – выходило, что он не получит от них ответа за эти сутки и, если не задержится в Москве, уедет, так ничего и не узнав.

Ручка наконец, освободилась, и он, царапая по шероховатой, с соломинками бумаге брызгавшим чернилами пером, торопливо написал уже мысленно составленный текст:

«Молнируйте здоровье Центральный телеграф востребования буду Москве сутки целую Ваня».

Что еще напишешь в «молнии»?..

– На сколько слов оплаченный ответ? – спросила девушка, когда он подал телеграмму.

– На тридцать слов.

Девушка сделала наверху на телеграмме свои надписи, потом, шевеля губами, долго считала, сколько надо заплатить за эту «молнию», и, когда он заплатил, сказала:

– Вы вечером зайдите, товарищ майор, вдруг ответ быстро придет. Все же это «молния».