Последнее лето в национальном парке (СИ)

Домовых — Витаса и Генриха — предварительно накормили до отвала, после чего они захрапели по своим комнатам. Но, едва мы успели опрокинуть первый стаканчик настойки и быстро налить туда же газированной водички, как оба тут же появились на пороге, шумно втягивая воздух носами. Мы объяснили, что здесь стерильный девичник и заговорили о вязании. Мужики покрутили носами и ушли, но через пять минут снова ворвались в комнату, надеясь поймать нас с поличным.

Стаканчики с буроватой газированной водой, неприятно контрастировавшие с солидной закуской, казались нетронутыми. Разгоряченный Витас кинулся достать что-нибудь, более подходящее к столу, у своих деревенских корешей, хотя провал этого предприятия был предопределен заранее. Доцента философии, сидевшего на крыльце в ожидании Витаса, вдруг озарило, что водка на столе все же стоит, но она замаскирована под «Буратино». Уверенный в своей правоте, он принял личину светского льва, деликатно постучал в дверь и развалился в кресле с моим стаканчиком в руках, рассыпав предварительно сладчайшие комплименты всем дамам без исключения.

Мы с садистским удовольствием ловили момент (не думай о мгновеньях свысока!), когда его вкусовые рецепторы уловят приторный вкус пузырьков «Буратино» без предполагаемой посторонней примеси. И они его уловили, после чего фигурант предпринял последний отчаянный шаг. Притворившись теперь пьяным пролетарием, он стал искать выход из комнаты в камине, но, как и ожидалось, не нашел его. Тогда, неприятно выругавшись, он отпрянул прямо к дивану, где лежала моя походная сумка с бутылкой настойки.

Мое сердце сжалось от горечи поражения, но сумка, к нашему совместному с Генрихом и Иреной удивлению, оказалась пустой. Пристыженный доцент удалился, а мы искренне восхитились Баронессой, хорошо знавшей предмет и успевшей сунуть бутылку под свою гигантскую соломенную шляпку.

Вечеринка заканчивалась, во дворе горевали неудачники, и мы, насладившись этим зрелищем, картинно удалились пьяной походкой с громкими песнями — каждая со своей, репетировать было некогда.

Нужно было не выходить из образа до шоссе, разъединявшего Нижнюю и Верхнюю Пакавене, но у шоссе наша веселая компания буквально натолкнулась на совсем одинокого мужчину. Мои девушки, осмелев от победы, тут же взревели: «Какой хорошенький! Чей же будете?» — и получили затем упоительный ответ, открывающий массу возможностей: «Пока ничей!» В этом маленькой сценке я всячески тушевалась на заднем плане, поскольку тут же узнала своего соседа по общежитию.

Услышав мужской голос, Витас мгновенно вынырнул из темноты и крикнул, что проснулись дети. У рано вышедшей замуж Ирены, действительно, было двое маленьких детей, и, хотя Витас явно врал, но Ирена все же покинула нас. Тогда я представила Андрея Константиновича Баронессе и сказала, что уступаю кавалера в награду за ее сегодняшние успехи. Никто не возражал, и Баронесса тут же защебетала. Скорости ее языка, язвительности выражений и точности формулировок мог позавидовать сам Жванецкий, но она делала это без домашних заготовок и сочного одесского детства.

Барон уже лежал в постели, предвкушая примирение с супругой. Услышав за дверью ее щебет, он сладчайшим голосом пригласил Баронессу спеть ему перед сном песенку. Баронесса сделала вид, что не услышала и продолжала рассказывать коллеге увлекательную историю о своих дежурствах на «Скорой помощи». Андрей Константинович посмеивался и выглядел при этом самым благодарным слушателем на свете. Одновременная дружба с обоими супругами требует недюжинных дипломатических способностей, и я решила, что пора менять позиции, тем более, что мое участие в беседе представлялось совершенно не обязательным.

— Барон, я приведу сейчас Ларису Андреевну, твоя-то певица ей в подметки не годится, прости за рифму!

Барон обдумал предложение и сообщил, что Лару он, время от времени, слышит по радио, на Кавене и в театре, а мои способности ему до сих пор не известны. Я оставила собеседников у двери и ушла к другу.

Глядя в его родные глаза, я задушевно и серьезно спела то, что удалось вспомнить:

Прибежала мышка-мать, стала в гости лошадь звать, Приходи к нам, тетя лошадь, нашу детку покачать…

Мышонку не пели это уже с четверть века, потому показалось мало. Далее последовала мифо-поэтическая сказка о курочке-рябе и космическом взрыве мирового яйца в ее нескольких вариантах, включая ведийский, китайский и финский — в последнем была уточка-ряба. Кроме того, были упомянуты пасхальные обряды славян и африканский обычай разбивать культовое яйцо на свадьбе. Голоса за дверью стали удаляться в неизвестном направлении, но мне пришлось детально описать красоту Барона, начиная с макушки. Я решила не быть оригинальной.

— Голова его — чистое золото; кудри его волнистые, светлые, как молоко (в оригинале значилось «черные, как ворон», но Барон любил точность)… Глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве… Щеки его — цветник ароматный… Губы его — лилии…