Последнее лето в национальном парке

Услышав это, Юмис пообещал сделать русскоязычный перевод, но мне повезло (или не повезло?), так как к нам подошла Лайма, племянница Юмиса, и тот, смутившись на минутку, выдал фальшивую версию, быстро сообразив, что отсутствие жены имеет и другую привлекательную сторону.

— Ты ее не слушай, у нее теперь одно на уме. Мы с ней про спирт разговариваем, — доверительно сообщил он мне, — видишь, рана никак не заживает. Отец говорит, спиртом нужно промывать, а где его сейчас достанешь?

Я тут же отсела подальше, а тем временем во дворе появился Славка Фрадкин, и мы с ним решили прогуляться по лесу. Славка был идеальным попутчиком, поскольку никуда не убегал и собственного мнения о маршрутах не имел. Он приезжал отдохнуть с выключенным по максимуму мыслительным аппаратом и запоминать расположение ягодных и грибных мест считал непозволительной тратой мозговых ресурсов — ходить с проводником было куда удобнее.

Барон в лесу терпел только собственное общество, а все мои попытки собирать грибы с Баронессой заканчивались плачевно для моей корзинки, поскольку одновременно вести интенсивные беседы и шарить глазами по траве я, как человек нормальный, не умела. Поскольку мое дурное воспитание предполагало предпочтение духовному в ущерб грубой материи, то все грибы доставались Баронессе, и она упивалась потом собственной конкурентоспособностью на глазах очевидной неудачницы. Меня это, впрочем, совсем не задевало, так как в одиночку я справлялась с этим занятием отнюдь не хуже, а одновременно разговаривать с Баронессой и кушать грибочки у меня получалось отменно.

Вот и сейчас, когда мы вернулись из леса, я ушла тушить грибки к Баронессе, после чего планировалось отправиться на турбазу для критического просмотра большого концерта самодеятельности. Мы с ней слегка ностальгировали по до-телевизионной эпохе, которая отличалась стремительным взлетом этого народного искусства, умиравшего потом на школьных сценах и в студийных капустниках. Моя коллега Яна Копаевич, вступившая в ряды участников самодеятельности начальных классов осенью пятьдесят второго года, рассказывала так об этих славных временах:

— Ножку в сатиновых трусах отклячим и кричим: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

На самом деле, субкультура пирамидок занимала в обществе, свободном от секса, достаточно важное место, и когда в эпоху последней московской олимпиады на советской эстраде появились групповые танцы с элементами буржуазной аэробики, то стало совершенно ясно, откуда растут ноги — это были те же разрешенные цензурой пирамидки, но с некоторыми уступками в сторону более откровенной непристойности, исходя из духа времени.

Вид нарядных туристок надоумил нас развлечься особым способом, и мы принялись классифицировать их наряды. До сих пор можно было найти маленькие беззащитные платьица шестидесятых, и расклешенные брючные костюмы семидесятых годов, и более поздний стиль сафари, но предпоследним писком конца восьмидесятых был постельный стиль, предполагавший наличие белых одежд из хлопчатобумажных тканей мятого вида.

В этом году мы сосредоточились на приятной во всех отношениях половине человечества, потому что успели за четыре предыдущих сезона расклассифицировать все, что имело отношение к противоположной, не менее приятной половине. В прошлом году, к примеру, поглядев на турбазе допотопный черно-белый вестерн «В три десять на Юту», мы долго обсуждали двух главных героев и, наконец, выразили свои впечатления в научных терминах «первичной и вторичной привлекательности». На бытовом языке это означало, что сначала всегда клюешь на представителей первого типа (в фильме они были представлены главным бандитом), и тут везет фифти-фифти, а на вторых, типа небогатого фермера, клюешь, когда познакомишься и понаблюдаешь, но зато потом уже оторваться не можешь.

Принадлежность к типу «третичной привлекательности» означала полное отсутствие привлекательности вообще, а для Барона тут же пришлось организовать особую классификационную ячейку привлекательности четвертой степени, соединяющей настолько сложным образом три первых, что и обсуждать было без толку. Выстроив схему, мы уточнили детали и дружно предпочли вторую категорию.

Подобные разминки Баронесса называла «Коко—ляля», и, когда, спустя несколько лет, страна увлеклась «Санта-Барбарой», то в первых тактах вступительной мелодии к фильму как раз и угадывалось это «Коко—ляля». Обсуждение классификационных проблем велось нами сосредоточено и вполголоса, но смеялись мы иногда достаточно громко, чем и привлекли в свое время внимание туриста Олега Павловича, встретившегося недавно нам в лодке. У него оказался превосходный слух, и, будучи типичным представителем первой категории (из ненадежной разновидности «б»), он опрометчиво отнес себя ко второй и тут же обосновался дачником у Вельмы, предоставив себя, как и полагалось, для знакомства и наблюдения.