Последнее место на земле

— Но? — в ожидании поднял брови старик, чем сильно рассмешил Алексея.

— Вот! — он тыкнул в него пальцем. — Я об этом и говорю. Другой бы послушал, порадовался, и все. А ты слышишь дальше, видишь больше. И в то же время о чем я? Я стою и разговариваю со стариком, который появляется у меня в карцере почти каждый день. В закрытой бетонной коробке, под охраной, за колючей проволокой, на краю света, в глухом забытом всеми поселке.

Мужчина загибал перед стариком пальцы, а тот молча и благодушно кивал на каждое утверждение.

— А еще меня слышал охранник, про это не забудь сказать.

— Может, вы все в сговоре? Может, тут в стене потайная ниша и тебя выпускают из нее каждый вечер, пока я отворачиваюсь к окну? И ваша общая цель — свести меня с ума?

В эту минуту старик встрепенулся, быстро выпрямился и удивленно развел руками:

— Алексей, постыдитесь. Где я и где спецслужбы? Ни на каком уровне в этой машине смерти не родится идея о моем эффектном появлении из ниши в стене. Я предпочитаю версию с галлюцинацией.

Старик участливо и осторожно провел рукой по неровной стене. В каждом его движении, несмотря на то, что он иногда пытался шутить, сквозили забота и почтение ко всему происходящему: и к охранникам, и к камере, и ко всей колонии. Алексей чувствовал это на каком-то подсознательном глубоком уровне. Это сильно его удивляло и казалось необъяснимым.

— Вчера мы говорили о появлении философии демократии. Хочешь, продолжим? — спросил гость, переключая внимание от стены.

— Не знаю.

— Могу рассказать о твоей жене?

— О ком? — переспросил Алексей, теряясь от неожиданности, хотя с первого раза услышал вопрос.

— О твоей жене, — быстро повторил старик и, не дожидаясь разрешения, тут же продолжил: — Там, где она сейчас, почти ночь. Она сидит в белом кресле с деревянными ножками и смотрит на огни города. Она думает о тебе. В руках стеклянная чашка с горячим чаем. Она не пьет, ждет, пока остынет. Городские фонари красиво мерцают за окном то белыми, то голубыми, то красными огнями. Ей нравится. Это даже немного успокаивает ее.

Алексей замер и заслушался, пред ним, как в кино, начал рисоваться образ того, о чем рассказывал гость. Ему стало приятно. Хотелось, чтобы образ не исчезал.

— В комнате тепло и пахнет какими-то лавандовыми ароматами. Наверное, от соседей сверху доносится тихая музыка, хотя уже ночь и все должны спать. Ей не мешает музыка. Она помогает…

Вдруг в дверь карцера грозно ударила дубинка, прерывая старика на полуслове. Алексей непроизвольно дернулся и на мгновение отвел глаза от собеседника.

Когда он снова посмотрел на стул, там уже никого не было.

Дверь громыхнула засовом и поворотом ключа. Заключенный поморщился как от боли, его с насилием и хрустом вырвали из рисующейся домашней теплоты и вернули в лагерную реальность.

Он молча свел руки за спиной и встал к стене.

* * *

Старик не пришел на следующий день. И на следующий день тоже.

Это было странно. Раньше гость не делал перерывов в посещениях.

Алексею не хотелось его ждать, но он ждал.

В эти странные моменты появления незваного посетителя он начал замечать, что всегда настойчивое и бурное его естество стало расслабляться и как бы замирать, куда-то уплывая, то ли в прошлые, то ли в будущие жизни. Ему нравилось, хотя не должно было нравиться.

— Как-то холодно сегодня, — вдруг послышался тихий голос.

Заключенный дернулся, он, кажется, задремал, прислонившись к стене. В углу стояла знакомая немного сутулая и такая привычная фигура.

— Я уж подумал, что ты нашел себе другого подопечного, — пошутил Алексей, стараясь не показать внутренней радости.

— Нет. Мне нравишься ты.

— Не хочется признавать, но ты мне тоже нравишься. Что сегодня по плану?

— За стенами бушует метель. Она продлится всю ночь. Тебе будет холодно.

— Ничего, я привык.

— Хорошо, — кивнул старик.

Воцарилось молчание. Не мучительное. Просто молчание. Алексею это нравилось. Можно было просто не разговаривать. Просто быть.

— Завтра у тебя важный день.

— Да, суд.

— Он будет такой же, как и все предыдущие.

— Да, я знаю.

Старик почему-то вздохнул в углу.

— Я приду завтра вечером. У нас будет важный разговор, — он сделал паузу, — я знаю, что ты все время размышляешь. Знаю, что гордишься своей несгибаемостью. Но все же, подумай. Подумай: чего на самом деле хочешь ты?

Едва слышно шелохнувшись в углу, фигура исчезла. Заключенный даже не успел ответить. Даже не успел ничего сделать, чтобы продолжить разговор.

Еще никогда старик не уходил так быстро. Алексею стало почти больно. И он тут же мысленно укорил себя за эту слабость.

Следующий день напрочь стер мысли о старике, о возможных беседах и приятных образах. Заключенный вспомнил о нем только глубоким вечером, когда снова стоял у окошка.

* * *

— Как суд?

— Как обычно.

— А где веселье?

— Там всё оставил.

Старик подошел к Алексею и встал напротив, прислонившись так же, как и он, плечом к стене. Они были практически одного роста.

— Ты спрашивал, почему я прихожу именно к тебе.

— Угу.