Последнее объятие Мамы. Чему нас учат эмоции животных

Однако в последние годы науке пришлось поменять установки. Теперь тело – стержень любых рассуждений об эмпатии. Новейшие исследования с применением метода нейроимиджинга (визуализации процессов работы мозга) подтверждают выдвинутую Димбергом гипотезу об эмпатии как непроизвольном физиологическом процессе. И по данным этих исследований, эмпатия нарушается, когда мимическому подстраиванию что-то препятствует – например, если испытуемый сжимает в зубах карандаш, чтобы мышцы щек не участвовали в мимике. Наше лицо гораздо более подвижно, чем мы думаем, – эта подвижность и позволяет нам настраиваться на окружающих за счет подражания их мимике. С этим начинаются сложности у получивших инъекции ботокса: расслабленные мышцы не позволяют копировать («отзеркаливать») выражение лиц окружающих, лишая своих обладателей возможности уловить их чувства. Красоту ботокс, может быть, и дарит, но при этом затрудняет эмпатию – не только для самих «омолодившихся», но и для тех, кто с ними общается. После инъекций ботокса лицо выглядит застывшим, у него пропадают постоянные микродвижения – неотъемлемая составляющая нашего повседневного взаимодействия. Отсутствие привычного отклика вызывает у собеседника впечатление, что от него закрываются и даже отталкивают[60].

Сейчас нам кажется странным скепсис, с которым наука поначалу отнеслась к этим физиологическим процессам. Кто из нас не плакал, когда плачут другие, не смеялся за компанию, не прыгал от радости вместе с остальными? Мы проникаемся чувствами окружающих, примеряя на себя их позы, движения и мимику. Эмпатия передается от тела к телу.

Обезьяна видит, обезьяна делает

В 1904 г. Лев Николаевич Толстой начал детский рассказ немыслимой для сегодняшнего читателя фразой: «В Лондоне показывали диких зверей и за смотренье брали деньгами или собаками и кошками на корм диким зверям»[61]. Так в клетке свирепого льва оказывается перепуганная собачонка, брошенная ему на съедение.

Сегодня у ворот такого зверинца собралась бы разгневанная толпа. Отношение к животным за это время изменилось настолько, что многие из нас подобного зрелища бы просто не выдержали. И это показательно. Если я подробно опишу нападение льва, вы, возможно, прочтете, но видеть собственными глазами, как лев терзает щенка – это совсем другое. Вы бы содрогнулись. Телесный канал восприятия заставляет нас до такой степени проникнуться происходящим, что нам просто некуда деваться: ощущения почти такие же, как если бы лев терзал нас самих. Все, что мы можем, – закрыть глаза руками, чтобы заслониться от этого потока. И нам трудно представить, что предшествующим поколениям такое зрелище могло казаться занимательным. Значит ли это, что у нас, нынешних, сильнее развита эмпатия? Маловероятно. Вряд ли общечеловеческая способность к эмпатии могла измениться за такой короткий срок. Если что-то изменилось, то лишь ее приоритеты. Мы открываем или закрываем двери эмпатии в зависимости от того, с кем мы себя идентифицируем и к кому испытываем близость. Мы распахиваем двери для друзей и родственников, а также для любимых животных, но закрываем для врагов – и для животных, которые нам безразличны.

За прошедшее столетие западный мир открыл дверь эмпатии для своих домашних любимцев намного шире. Они стали частью семьи. В 1964 г. американский президент Линдон Джонсон на пресс-конференции, проходившей на лужайке перед Белым домом, поднял своего бигля за уши. Возмущению тех, кто это видел, не было предела. На Белый дом обрушилась лавина гневных писем. Джонсон объяснял впоследствии, что таким образом он хотел заставить бигля тявкнуть. Пес тявкнул, но почему этого нужно было добиваться таким варварским методом, мир не понял. Негодование бурлило так долго и так сильно портило президенту имидж, что в конце концов Джонсон был вынужден принести публичные извинения. По некоторым оценкам, столько писем протеста Джонсон не получил за весь период войны во Вьетнаме. Значит ли это, что грубое обращение с одной-единственной собакой, которая в результате осталась жива и здорова, волнует нас больше, чем страшная гибель более миллиона военных и мирного населения? С рациональной точки зрения мне это представляется маловероятным, однако наши интуитивные реакции основаны на чувствах, а не на цифрах.