Последнее объятие Мамы. Чему нас учат эмоции животных

Поразительны эвфемизмы, которыми мы окружаем двусоставную движущую силу человеческой политики – жажду власти у лидеров и стремление к руководящим постам у их сторонников. Мы иерархический вид, как и большинство приматов, так зачем же делать вид, будто мы другие? Доказательства повсюду – это и стремление даже в самом нежном возрасте разбираться, кто главнее (новая группа детского сада в первый день напоминает поле боя), и одержимость уровнем дохода и статусом, и высокопарные названия должностей и титулов в мелких организациях, и совершенно инфантильная истерика взрослых мужчин, рухнувших с карьерных высот. Однако эта тема была и остается табу. В силу профессии мне часто доводится листать учебники социальной психологии, и в каждом новом я ищу в алфавитном указателе термины «власть» и «доминирование». Нахожу редко. И действительно, зачем о них упоминать. Когда на одной конференции по психологии я подчеркнул роль жажды власти у людей, то оторопел от посыпавшихся в ответ возмущенных комментариев. Такое впечатление, что я им порноролики показал! Попытки завуалировать мотив стремления к власти прослеживаются и в голландском опросе-исследовании среди руководителей, выяснявшем их потребность держать все под контролем. Все они признавали существование жажды власти – у кого угодно, только не у себя. Свою роль в компании они описывали совсем в иных выражениях – через понятия ответственности, престижа, авторитета. Рвался к власти всегда кто-то другой, только не они[149].

Точно так же не спешат признаваться в тяге к власти поли-тические лица. Они предпочитают образы слуг народа, скромных чиновников, которые участвуют в современной демократической политике лишь для того, чтобы наладить экономику и улучшить систему образования. Слово «слуга» здесь – очевидное лицемерие. Неужели кто-то и вправду верит, что они лезут в эту клоаку ради нашего блага? Поэтому мне так приятно работать с шимпанзе – они и есть самые честные политики, которых нам всем не хватает. В их борьбе за статус бесполезно искать скрытые мотивы и ожидать ложных обещаний. Их цели ясны и прозрачны.

Единственные, кто не стесняется открыто говорить о стремлении нашего вида к власти, – это философы. Первым на ум приходит Никколо Макиавелли. Неукротимую тягу к власти постулировал Томас Гоббс, о присущей человечеству «воле к власти» говорил Фридрих Ницше. Еще студентом, осознав, что учебники по биологии не особенно помогают разобраться в поведении шимпанзе, я взялся читать трактат «Государь» Макиавелли. Он рисовал обстоятельную неприукрашенную картину человеческого поведения, основанную на наблюдениях за действиями Борджиа, Медичи и римских пап. Эта книга помогла мне понять, в каком ключе рассматривать политику у человекообразных обезьян, обитающих в зоопарке. Однако по сей день, говоря об этом флорентийском философе, многие презрительно фыркают, поскольку его имя ассоциируется с политической беспринципностью и коварством. Мы не такие, мы лучше, словно говорят эти люди, игнорируя все подтверждения обратного.

Нагляднее всего масштабы человеческого стремления к власти иллюстрирует реакция на ее утрату. Взрослые мужчины бьются в припадках неконтролируемой ярости, больше напоминающих истерику ребенка, не получившего желаемое. Впервые столкнувшись с тем, что не всегда все будет так, как ему хочется, детеныш примата или человеческий ребенок устраивает бурный скандал. Что же это делается, что это за жизнь такая?! Он орет во все горло, оповещая о вселенской несправедливости всю округу, катается по земле с воплями, бьется головой, не в силах подняться на ноги – иногда его может даже вырвать (после того, как мать столько сил потратила, чтобы его накормить). Истерики характерны для возраста отлучения от груди – у человекообразных обезьян это около четырех лет, у детей около двух. Реакция политических руководителей на утрату власти очень схожа – не зря от власти тоже можно «отлучить». Ричард Никсон, осознав, что на следующий день ему придется уйти в отставку, с рыданиями повалился на колени и, молотя кулаками по ковру, кричал: «Что я сделал? Как такое случилось?» Как пишут Боб Вудворд и Карл Бернстайн в книге «Последние дни» (The Final Days, 1976), госсекретарь Никсона Генри Киссинджер утешал низвергнутого руководителя, словно ребенка – обнимал, снова и снова перечисляя все его многочисленные заслуги, пока тот не успокоился.

Когда глава Microsoft Стив Балмер узнал, что главный инженер компании уходит к конкурентам, он – по рассказам очевидцев – швырнул через всю комнату стул. А после разразился тирадой о том, как он уроет всех этих козлов из Google[150]. Чем мощнее буря эмоций, тем сильнее потрясение для организма. По некоторым данным, причиной смерти «любимого руководителя» КНДР Ким Чен Ира во время инспекционного визита на гидроэлектростанцию стал приступ ярости. Поскольку, вопреки его распоряжениям, течь в плотине так и не удалось устранить, Ким Чен Ир не сдержал гнев. Сочетание тяжелого характера со слабым сердцем оказалось для него роковым.