Последнее оружие

Но уже на следующем шаге я утопил мошонку, что, впрочем, не было большой бедой. Под ногами что-то пружинило, качалось, однако держало. Неподалеку прошмыгнула змейка, едва выглядывая из воды маленькой головкой и блестя глазенками-бусинками-ужонок, наверное. Метнулась за стрекозой и скрылась старшая сестра нашей амфибии — жаба. Комары вели себя надоедливо, но оставались в рамках приличия, потому что я густо натер себя тройным советским одеколоном. «Ну и пиявищи должны здесь проживать,» — подумалось мне. Ногам стало неуютно, да к тому же зеленоватая вода добралась до пупка.

Я оглянулся — накренившийся вездеход напоминал аварийное судно, схлопотавшее торпеду в один из отсеков. Прапорщик Баранка внимательно стравливал трос, чтобы тот не тянул меня и не слишком сильно провисал. Потом его голова показалась из люка, а рука ободряюще махнула мне. И на том спасибо.

Я продолжал двигаться курсом, который выбрал Сандомирский, но с каждым шагом ходьба становилась все мучительнее. Кора, вернее, наплавной слой, из разрозненных островков превращалась в плотное сплетение корневищ и листьев тростника, лилий, трилистника, сабельника. Сверху на этом деле, как на почве устроился следующий ряд растений, — в основном, цикута и ирисы.

Какое-то время тяжелый охотничий нож позволял мне прорубаться сквозь надоедливый растительный ковер, но потом я все-таки притомился. Еще продолжал кромсать, но взгляд уже заволокло туманом. Я даже прикрыл уставшие глаза. Неожиданно сквозь сомкнутые веки пробился световой пучок, который завершался пятном. Это пятно смахивало на чью-то размытую физиономию.

Дальше — больше. Физиономия беззвучно проговорила, а я машинально прочитал по губам (нас этому учили в разведшколе): «Меня всегда звали Апсу. Апсу. Ты мне уже знаком пять ваших лет. Мудрец, в глазу которого лед, — гнездилище моих врагов, обитель гадов… Сейчас не трепыхайся, червячок. Ведь здесь так красиво. Ложись на изумрудную постель.» Ну и номер. Похоже, прилечь было предложено именно мне. А чего мне терять?

Я отчасти послушался. Аккуратно вскарабкался на кору, полежал, расслабляя члены, а затем потянулся вперед на манер червячка. Хотя «изумрудная постель» ходила ходуном, я все-таки мог перемещаться ползком. И заодно позволял Николаю разматывать трос. Однако насчет приключений здесь можно было не беспокоиться. До дерева оставалось метров пятнадцать, когда неожиданно перед моими глазами закачалась, раздувая грозный воротник, натуральная кобра. Выглядела она (или он) весьма сердитой, извинений не принимала. Похоже, я потревожил ее во время гона, охранения кладки яиц или другого важного мероприятия. Наверное, надлежало по-быстрому обогнуть злючку стороной, но именно этой услуги я не мог оказать. От каждого моего резкого движения кора сильно колыхалась, и тупая жительница болота, еще более возбуждаясь, расширяла воротник и нацеливалась для броска. Кроме того, я не хотел слишком уж менять маршрут из-за какой-то подлой твари.

Как славно, что мой «ПМ» не остался у Коли. Надеюсь, пригодится. Хотя весь вопрос в том, отсырел ли порох в гильзах. Приветливо улыбаясь, я аккуратно выудил пистолет из подмышечной кобуры. Тот уже стоял на боевом взводе, патрон сидел в патроннике, оставалось только сдвинуть предохранитель и ласково нажать спусковой крючок. Тьфу, осечка.

Кобра могла бы броситься сразу, но непривычный звук насторожил ее. Правильно, пораскидывай своими десятиграммовыми мозгами, милая. Я вынес вторую руку вперед, успокоительно поводил ей на манер факира, затем осторожно дернул затвор, выбрасывая негодный патрон и меняя его на новый. Не бздимо, как выражаются наши польские друзья. Осталось взвести курок и плавно согнуть указательный перст, обнимающий спусковой крючок. Грохнул наглый раскатистый выстрел, какие-то птицы заголосили в панике и забили крыльями, рептилия же брызнула кровью. Это последнее, что я увидел, прежде чем ухнуть с головой в воду по причине оружейной отдачи.

Дно под ногами отсутствовало, я несколько раз пытался всплыть, но каждый раз голова беспомощно утыкалась во что-то плотное. «Я люблю воздух, как свежий, так и несвежий.» — беззвучно завопило мое горло. Сквозь потемки опять прилетела красноватая клякса-морда и снова зашевелила ртом: «Ты бьешь тарелки в чужом доме, когда ниточка твоей судьбы столь напряжена. Не хочется тебе после этого помогать. По-крайней мере, бескорыстно.» Хоть я принял такое выступление за предсмертный бред, тем не менее мысленно заорал: «Давай тогда за плату. Все мое — твое.»