Последнее отступление

— Тихо, сородичи, говорить буду! — Цыдып поднял руку. — Внимательно слушайте, сородичи. Вы все знаете, что идет война. Русские люди проливают кровь, а нас, бурятское население, освободили от воинской повинности. Но и мы должны помогать правительству бить врагов. Мы были бы плохими людьми, если бы сидели сложа руки. Мы и помогаем… Кто не знает, что Еши-абагай за войну отдал правительству столько скота, что получи его любой из вас, он стал бы вторым после Еши-абагая человеком в степи? Все это знают. И все мы отдавали на войну кто что мог. И сейчас отдадим. Правительству нужно совсем немного — триста лошадей. Но нужно все сделать по справедливости. Триста лошадей, а мужчин в хошуне примерно шестьсот. Два мужчины дают одну лошадь. Совсем маленько. Согласны на это?

Откликнулись два-три голоса. Остальные молчали. Сколько можно давать на эту войну? Давали и коней, и масло, и мясо, и деньги, и опять: «Давай коней!» Сколько ни выльешь молока в Селенгу, река белой не станет.

— Я не согласен, — сказал Дамба Доржиев.

— Ты отказываешься помогать правительству? Бунтовать хочешь? — спросил Цыдып.

— Бунтовать я не собираюсь, — ответил Дамба. — И помогать власти пока не отказываюсь. Хотя… Ты вот дома был, жирные курдюки жарил, а я дорогу железную строил на льду Белого моря. Наши степняки дохли там от холода и болезней. Каждый день целыми вагонами увозили мертвецов. Многие ли вернулись после тыловых работ?

— Хватит, хватит! Я не разрешаю тебе говорить! — нетерпеливо топнул ногой Цыдып.

— А я вот буду говорить. Ты говорил — я молчал, буду говорить я — молчи ты! Придумали вы все умно. Два мужика дают одну лошадь. Умный ты, Цыдып…

— Глупых в хошунную власть не садят, — не почувствовав в словах Дамбы скрытой насмешки, Цыдып горделиво выпятил грудь.

— Умный, а других считаешь дураками, — продолжал Дамба. — Что получается: Дугар Нимаев и его сын — два мужчины. Ты и Еши — тоже два. У вас в степи табуны, а у Дугара что? Хитрые вы, однако! От тыловых работ отвертелись, нас подсунули. Теперь опять мы будем отдуваться? Думаете, что вы одни умеете считать? Нет, мы тоже умеем. Каждый знает, у кого сколько коней. У меня один, а у Еши больше сотни. Почему я должен последнего отдавать? Не отдам. Давай пересчитаем, у кого в хошуне сколько коней, тогда будем распределять, кому сколько сдавать. Такие, как я, соберутся десять человек и дадут правительству одного коня. Еши пусть один больше десяти дает, у кого нет лошадей, тех принуждать не надо. У них и без того штаны не держатся.

Люди, когда Цыдып объявил о новом налоге, приуныли и начали было прикидывать, как жить дальше, если отберут последнюю лошадь, — уехать на золотые прииски, на лесоразработки? Но вот начал говорить Дамба, и в голове другие мысли: одного коня на десять человек — совсем не то, что на двоих. И правильно! Отбить десяток-полтора лошадей от табунов Еши — то же, что выдернуть из крыла птицы одно перо — не заметишь.

Однако скотоводы побогаче сразу почувствовали, что Дамба говорит не то. С какой стати они должны платить больше бедняков? Кто виноват, что бедняки бедны? Сами виноваты. Так с чего же взваливать весь груз на плечи других?

Еши угрюмо смотрел на улусников и ждал, когда уляжется шум. Но шум не утихал и вскоре превратился в перебранку: кое-кто стал припоминать старые обиды и поносить друг друга. Щуплый старик в длинной шубе наскакивал на здоровенного детину. Тот презрительно поглядывал на старика сверху вниз. Расходившийся старикан вдруг подскочил и ударил детину тяжелой серебряной трубкой по зубам. Парень сгреб его за воротник, поднял на аршин от пола и бросил в толпу. Старик, падая, сбил с ног еще нескольких человек. Началась общая свалка. Еши уже не мог больше сидеть спокойно, вскочил и, подталкивая перед собой Цыдыпа, стал пробираться к выходу.

— Что теперь делать, абагай? — с испугом спросил Цыдып, когда они выбрались наружу.

— «Абагай, абагай», — передразнил Еши. — Абагай тебя кормит, и абагай же должен за тебя думать? Нет. Видно, оттого, что у бурундука шкура полосатая, он тигром не станет. У тебя язык длиннее кобыльего хвоста, а ум короче заячьего. Но знай, я и не подумаю отдавать своих лошадей. Не можешь совладать с улусниками — плати сам. И за меня плати.

2

Про себя Еши знал, что Цыдып не виноват. В другое время скотоводы не подняли бы драку. Дамба Доржиев рта не посмел бы открыть. При царе жилось лучше, смутьянов били нещадно…

В своем доме Еши не сиделось, не лежалось. Надо было что-то делать. А что? На его счастье в улус приехал Доржитаров. Увидев из окна дорогого гостя, Еши не мешкая вышел встречать. Хотя возраст и обычаи не позволяли ему кланяться Доржитарову, не утерпел — согнулся в низком поклоне.

— Рад видеть тебя, достойный сын почтенного отца! — Еши попятился к дверям, приглашая его в дом.