Последнее письмо из Греции

Чувствуя энергичную материнскую поддержку, я признаю свои страхи, нервозность и, отбрасывая их, настраиваюсь двигаться дальше.

– Ты не передумала идти? Или, если хочешь, провожу до дома.

– Нет! Точно нет.

Я боюсь, что милая дама нарушит из-за меня свои планы, и улыбаюсь.

– Музыка и еда – это то, что мне нужно. Кроме того, хотелось бы поближе познакомиться с этим местом.

«И найти одну картину», – думаю я.

Но об этом позже. Сегодня всего лишь первый день. Нужно ко всему привыкнуть, успокоиться, а уже завтра окунуться с головой в поиски. Сегодня не считается: день приезда.

Несколько секунд мы молчим – я прихожу в себя, и мы медленно направляемся в деревню.

А там – чистейшая простота, нетронутый временем девственный уголок Греции, какой она была до того, как туризм вытеснил из нее особый дух.

Непритязательная череда таверн, полоса пляжа и спокойное море, импровизированная дорога, отделяющая фасады закусочных от берега. Снующие туда-сюда официанты пересекают пустынную улицу, принимая заказы. По полосе время от времени проносятся одинокие мопеды, распугивая бродячих кошек под стулья. Открыто всего несколько заведений – в апреле сезон только начинается. Я слышу бренчание бузуки и нежный плеск моря, который помогает стряхнуть затянувшуюся печаль.

Мы сидим за деревянным столом рядом с песчаным пляжем. Стало прохладнее. В углу таверны играет трио музыкантов.

Трогательные парящие звуки и красивые греческие струнные слышатся в меру громко, чтобы посетители могли подпевать, но не заглушают беседу. Из таверны появляется официант с бумажной скатертью и закрепляет ее металлическими зажимами. Поставив перед нами корзинку с хлебом и тарелки, он целует Кристину в обе щеки.

– Это мой племянник, Кристоф. Таверной владеет мой брат, Андрос. В Метони повсюду семейный бизнес. Познакомься с Софи, она остановилась у нас на холме.

Кристоф протягивает мне руку, и я ее пожимаю.

– Yiássou, Christoph.

– Yiássou, Софи. Kalosirthaté! Добро пожаловать в нашу деревню!

Он гостеприимный, как и тетушка, с такими же темно-карими глазами и птичьими чертами лица.

– Сегодня хороший вечер. Играет музыка. Отец приготовил особое блюдо клефтико из ягнятины, овощное рагу бриам и запек свинину в духовке.

Он возвращается к таверне через дорогу, а я беру кусок хлеба и наливаю в блюдечко масло. Кристина зажигает свечу и закуривает, глубоко затягиваясь. Она предлагает сигарету и мне, и я молча беру одну из пачки – видели бы Таша и мама…

– Андрос – мой брат. Он повар, как и ты! Каждый день встает в пять утра, чтобы испечь хлеб. Говорю ему, возьми хлеб в булочной, выспись хорошенько, но нет, он хочет свою выпечку.

Кристина разрывает кусок хлеба пополам и подносит к свече.

– Смотри, каждый кусочек сделан с любовью!

Звеня браслетами на запястьях, она кладет хлеб в рот. Я соглашаюсь и макаю кусок в сладкое масло.

– Я считаю, что, если готовишь в плохом настроении, еда будет хуже на вкус. Хлеб просто потрясающий! Похоже, ваш брат – счастливый человек.

Кристина смеется и выпускает в небо колечки дыма.

– Да, точно! Произведения живописи и скульптуры передают чувства художника. А еда – это тоже искусство, но из особых материалов. Как и посуда, но она невкусная!

Она заливается смехом и подзывает к столу племянника. Он приносит графин с розовым вином, и Кристина наполняет бокалы.

– Ладно, Кристоф, что у нас сегодня? Принеси нам колокитокефт-эдес, цацики, гаврос и бриам.

Мне кажется, что еды слишком много. Оладьи из кабачков, соус-закуска из йогурта, свежего огурца и чеснока, анчоусы и жареные овощи.

Хоть я и проголодалась, сразу перестаю жадно поглощать испеченный с любовью хлеб. Я поднимаю бокал, чтобы в знак благодарности произнести тост.

– Yiámas, Кристина, efharistó poli.

Медленно, но непрерывным потоком появляются блюдо за блюдом, атакуя все органы чувств. Все так свежо и аппетитно, что я с радостью погружаюсь в гастрономическое забытье. Запахи, вкусы и звуки проникают в меня, насыщая душу.

Музыка звучит громче. Из таверны выходит коренастый мужчина, вытирающий руки посудным полотенцем. Бросив его на столик, он шагает на дорогу, притопывая в стиле фламенко и привлекая внимание посетителей. Под томную жалобную песнь он воздевает руки к небесам, словно Атлант, приговоренный вечно их держать.

Он легко поворачивается, то выпрямляя, то сгибая колени, потом внезапно подпрыгивает и приседает.

Мужественность танца и выразительная гордая осанка завораживают, когда он расхаживает, рассказывая свою историю. Музыка ускоряется, и появляется Кристоф со стопкой белых бумажных салфеток, которые он подбрасывает в воздух над танцором. Они медленно опускаются, рассыпаясь у его ног.

Чарующий танец привлекает внимание зрителей, и тут к танцору присоединяется еще один мужчина такого же роста и возраста, примерно лет шестидесяти. Представление продолжается, оба танцора набирают темп. Салфетки на полу взлетают и трепещут от взмахов ног. Толпа подбадривает танцоров, некоторые собирают с земли салфетки и подбрасывают их в воздух, аплодируя прыжкам.