Последнее письмо из Москвы

Я жил в Западенце в доме моих дядьев и наслаждался их обществом. Школа закончилась, и у меня была возможность проводить время с дядей Лузером, который очень привлекал меня как личность. Мы подолгу гуляли и беседовали. Он прежде всего был крайне щедрым и терпеливым человеком, всегда готовым выслушать и дать совет, когда что-то меня беспокоило. Однажды я признался ему:

— Дядя Лузер, я боюсь путешествовать на корабле.

— Отчего? Корабли очень надежные, нечего беспокоиться.

— Меня не волнуют корабли, меня волнуют сирены.

— Напомни, кто такие сирены?

— Это чудовища, живущие в море, полурыбы-полуженщины, которые пением заманивают юношей, чтобы съесть их.

— Где ты нашел эту историю?

— Мне рассказал ее Лейзер, еще в Чоне.

— Лейзер был моряком?

— Не знаю.

— Путешествовал на корабле?

— Не знаю.

— В таком случае твой дядя Лейзер просто выдумал все это.

— Мой дядя Лейзер очень много всего знает.

— Он рассказывал тебе, что видел сирену?

— Нет.

— Откуда он знает, что они существуют?

— Может, Бог ему рассказал.

— Бог?

— Дядя Лейзер говорил мне, что каждый день разговаривает с Богом.

— Но если Бога нет, то как он с ним мог говорить?

— А сирены?

— Их тоже не существует. Бог и сирены — это выдумки дяди Лейзера. Забудь о них.

Я всегда верил дяде Лузеру и тому, что он говорил. В отличие от дяди Лейзера, который вечно сбивал меня с толку, уверенность Лузера успокаивала меня. После разговоров с дядей Лейзером, которым я тоже восхищался, мою душу охватывал страх. Но беседы с Лузером всегда дарили мне чувство глубокого покоя. И хоть эти двое мужчин диаметрально отличались характерами, мне нравилось общаться с ними обоими. Один открыл передо мной безграничный мир иррационального, а второй — стройную вселенную картезианства. Оба эти человека были мне необходимы.

Когда я наслаждался летним бездельем, мать, наконец, приехала из Москвы навестить меня. Она удивилась тому, как я вырос и постройнел, и более всего тому, как сильно изменился мой характер. На меня же произвели неизгладимое впечатление ее наряды и шляпки, и я стеснялся ее нежностей, хоть она и старалась сдерживать себя, — между нами устанавливался барьер.

Возможно, мать старалась скрывать свои чувства, потому что находилась на пороге какого-то очень важного решения, в принятии которого сильно сомневалась; то, как она дистанцировалась от меня, должно было уберечь меня от беспокойства. У меня же было такое ощущение, что меня обнимает незнакомка.

Несмотря на расстройство, я постарался вспомнить, как мне не хватало ее во время нашей разлуки, как ее присутствие наполняло жизнь счастьем. Никто не мог бы занять ее места в моей душе.

С приездом матери атмосфера в доме стала очень напряженной. Она все время спорила с кем-то из своих братьев и сестер, а иногда и со всеми сразу. Сдержанность жестов, загадочные выражения лиц — все говорило о том, что готовится что-то значительное.

Когда я заходил в комнату, все замолкали или переводили разговор на какую-нибудь глупую тему, но я был настолько увлечен собственными делами, что не придавал такому поведению взрослых особого значения.

Иногда я случайно ловил обрывки фраз или разговоров. Некоторые из них тревожили меня, некоторые даже ранили. Помню, как мать кричала на тетку Бранце, в доме которой мы тогда жили:

— Как ты не понимаешь, что моему сыну необходим отец! Я не хочу строить свою жизнь за счет его страданий. Сейчас у моего мальчика нет ни отца ни матери, он почти стал сиротой. Он должен жить в собственном доме, и я ни перед чем не остановлюсь, чтоб это было так, — как только нам дадут разрешение, мы тут же отправимся в Буэнос-Айрес.

Тетка ответила:

— Зачем? Чтоб жить с мужчиной, которого ты едва знаешь? Которого ты семь лет не видела и с которым всего два года прожила? Забыла, какой у него нрав? Ты взрослая женщина, а он вечный мальчишка. Достаточно почитать его письма, чтоб понять, что он нисколечко не изменился и не изменится. Если хочешь своему сыну счастья, то оставайся здесь — с нами ему будет лучше, чем с отцом.

Мать заплакала и упрекала тетку уже сквозь слезы:

— Хватит уже донимать меня своими советами, они мне не нужны. Я готова от всего отказаться, лишь бы у моего сына был отец.

Я лежал в постели и притворялся спящим. Было больно и тоскливо все это слышать. Материна боль передалась и мне, мне стало жаль себя, а еще стыдно, потому что я был причиной ее несчастий. Но я был настроен ехать, знакомиться с отцом и жить в своем собственном доме обетованном. Тетки не смогли бы меня остановить — им приходилось считаться с моим мнением.