Последнее письмо из Москвы

«Закон и порядок» немного разнообразил полицейско-сериальную рутину благодаря оригинальной структуре серий: каждая из них состояла из двух частей, связанных с делом. В первой части совершалось преступление, полиция расследовала его, проводя зрителя сквозь множество увлекательных перипетий, добиралась до виновника и арестовывала его. Во второй части преступника предавали суду строго по закону. Главный посыл сериала состоял в том, что полиция должна работать эффективно, а правосудие должно быть объективным, то есть этот телевизионный продукт вполне отражал основные ценности тогдашнего североамериканского общества.

Но в ту пятницу из-за ошибки следствия и определенных недочетов в законах, которыми изворотливый адвокат подсудимого не преминул воспользоваться, подсудимый был признан присяжными невиновным, и судья отпустил его.

Отец очень внимательно следил за сюжетом, и вердикт показался ему несправедливым. Он высказал мнение, что дело следует пересмотреть, а прокурор должен подать апелляцию. Как зритель (и никому не известный соавтор) отец был уверен, что еще будет продолжение, в котором справедливость таки восторжествует.

— Сомневаюсь. Каждая серия заканчивается вердиктом, — сказал я отцу, не имея ни малейшего желания затевать спор на пустом месте.

— Почему? Могли бы написать серию, где прокурор апеллирует, доказывает вину подсудимого, и тогда убийцу осуждают.

— Но в каждой серии свой отдельный герой, и они между собой никак не связаны.

— Это тебе что, Библия? Это же всего лишь телевидение — всегда все можно переписать.

— Я понимаю.

— Если следствие допустило ошибку, то она должна быть исправлена. Нельзя допускать безнаказанности. Иначе что они до людей донесут?

— Донесут, что закон не идеален, что там тоже есть лазейки.

— Ну и что это за посыл такой? Ты, я и еще миллионы зрителей видели, как эта сволочь убила девушку. И мы допустим, чтоб убийцу признали невиновным?

— Полиция допустила формальную ошибку, не уведомив при аресте подозреваемого о его правах.

— Каких еще правах?

— Тех, которые обеспечивают объективность применения закона.

— К кому, к убийце?

— Ко всем.

— И его отпускают на свободу только потому, что не зачитали ему несколько фраз?

— Именно. Соблюдение формальностей — фундамент правосудия.

— И это они называют правосудием? Нет, уважаемый, это хаос.

— Это основа правосудия.

— Я всегда говорил и буду говорить: правосудия не существует. И эта история только подтверждает мои слова.

— Наоборот: эта история показывает, что правосудие существует.

Мы говорили на идиш, как всегда, и оттого богатство некоторых оборотов, которые отец использовал, осталось за скобками — передать его средствами испанского языка крайне тяжело. В тот момент мне не хотелось больше обсуждать сериал, и я решил переменить тему:

— В какой момент ты понял, что правосудия не существует?

— В старом доме[34].

— Как ты это понял?

— Опыт показал. Когда еврей пытался судиться с неевреем в русском суде, он всегда заранее знал, каким будет решение.

— В таком случае зачем пытаться судиться?

— В надежде на чудо.

— А если евреи подавали в суд друг на друга?

— Тогда тоже не было справедливости.

— Но почему?

— Потому что судьей выступал раввин. Раввин зависел от мнения общины, и содержание он получал из пожертвований самых состоятельных ее представителей. И кого ему поддержать, если тяжба идет между богатым и бедным? Сам понимаешь, или тебе объяснить?

— Выходит, и тут никакой справедливости?

— Раввин честно решал только пустяковые деревенские споры, скажем, такие: если курица сбежала из курятника, забралась к соседу во двор и снесла там яйцо, то кому достанется яйцо — хозяину курицы или хозяину двора?

— Смехотворный конфликт, но и его можно рассудить по Талмуду.

— Так Талмуд посвящен подобным пустякам? Отчего ж тогда говорят, что так сложно изучить его?

— Но там и другие вопросы поднимаются. С какими спорами еще приходили к раввинам?

— С семейными проблемами, невыполненными супружескими обязанностями; женщины приходили за помощью, если муж их бросил, бездомные сироты просили обогреть.

— В том, что ты говоришь, есть справедливость.

— Кажется, ты меня не хочешь услышать. Они проявляли объективность лишь в пустяковых вопросах. А так — всегда шли на поводу у коррупции, и оттого ждать от них справедливого решения было бессмысленно.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — попытался возразить я, но отец проигнорировал мое замечание и продолжал гнуть свою линию дальше:

— Я никогда не верил в правосудие и справедливость — только в мораль.

— Но нет морали без справедливости, как и справедливости без морали.

— Ты должен понять, сынок, что между ними есть серьезная разница: правосудие зависит от третьих лиц, а мораль — только от твоей собственной совести и твоего поведения. Я, скажем, больше доверяю данному слову, чем нотариально заверенному договору. Бумага слишком хрупкий материал, не стоит ему доверять.

— Но договор все равно необходим.