Последнее письмо (ЛП)

— Да. Джефф никогда не возвращался. Ни разу. Пэтти и Рич купили квартиру в Денвере, но они все равно приезжают на праздники, как ты видел сегодня. Они никогда не видели детей. Никогда не просили о встрече, по крайней мере, когда сталкивались со мной. Даже когда я попросила их помочь со страховкой для Мэйзи, Рич сказал, что дети — не их проблема. И что я совершу ошибку, если снова попрошу о помощи.

— Я не уверен, что они заслуживают того, чтобы видеться с детьми.

— Я тоже, но я беспокоюсь, что Мэйзи не получит такого шанса, если захочет, понимаешь? Ведь однажды они вырастут. Они будут задавать более глубокие вопросы и искать свои собственные ответы. А Мэйзи… — она зарылась лицом в свои руки.

Я подался вперед, пока ее тело не коснулось внешней стороны моего бедра. Затем я осторожно убрал ее руки, почти надеясь, что она плачет, что она научилась отпускать этот клапан давления более плавно и легко, чем во время операции Мэйзи. Но слез не было, только колодец печали, такой глубокий, что в нем утонула бы обычная душа. Но Элла не была обычной душой.

— У Мэйзи будет время сделать свой выбор, — я не имел права это говорить, но мысль не покидала меня, и я озвучил ее. — А дети спрашивают о нем? О Джеффе?

— Иногда. Им, конечно, любопытно, и День отца — всегда щекотливая тема, но мне очень повезло с Ларри, и дети здесь живут довольно отстраненно от других детей. Но не знаю каким бы был их первый год в школе.

— Что ты им говоришь?

— Конечно, у них есть папа, потому что у детей должны быть мама и папа. Но у них нет отца. Потому что, хотя все мужчины могут быть папами, не все из них подходят на роль отца, а их отец просто не подошел.

«Потому что твоему отцу-неудачнику ты был не нужен. Ему нужна была очередная утеха, нежели такой вопящий кусок дерьма, как ты». Слова матери крутились у меня в голове, как шарик, запущенный в пейнтбольный автомат.

— Ты потрясающая мать. Надеюсь, ты часто это слышишь, потому что это действительно так, — мои большие пальцы коснулись ее запястья, чуть выше пульса.

— Я не сделала ничего такого, чего не сделал бы кто-то другой, — опровергла она, пожав плечами.

— Нет. Не надо отмахиваться. Потому что я — продукт того, кто не делал того, что делала ты — того, что ты делаешь каждый божий день. Никогда не сомневайся в этом. И еще, если я когда-нибудь встречу Джеффа, я его убью.

Она одарила меня небольшой улыбкой.

— Не делай этого. Он теперь адвокат в Денвере. Он наверняка подаст на тебя в суд за то, что ты сломал его драгоценный нос. Если хочешь навредить Джеффу, бей по тому, что его волнует, по его кошельку. И, честно говоря, для нас лучше, что он ушел. Жизнь с ним была бы несчастной, и я бы не хотела, чтобы дети учились у такого отца, особенно Кольт.

— Я понимаю.

Ее взгляд скользнул к моим губам и ушел в сторону. Она не думает о том, чтобы поцеловать тебя, соврал я себе. Потому что, если бы я признал правду, она оказалась бы подо мной через три секунды. Мои руки были бы в ее волосах, мой язык в ее рту, ее вздохи в моем ухе. Между нами повисла тишина, кричащая о бесчисленных возможностях того, что может произойти дальше.

Медленно я отпустил ее запястья и вернулся на свою сторону дивана.

— Мне, наверное, пора идти. Уже поздно.

— Сейчас девять.

— Помоги мне, Элла, — и теперь мой голос звучал как наждачная бумага. Потрясающе.

— Помочь тебе в чем? — спросила она, переместившись так, чтобы ноги оказались под ней.

— Знаешь в чем. Не заставляй меня говорить это, — как только я это скажу, мы оба окажемся в полной заднице, и не в физическом смысле. Ну, ладно, это тоже.

— Может быть… может быть, я хочу, чтобы ты это сказал, — закончила она придушенным шепотом.

— Я не могу, — пока не могу. Не сейчас, пока я ходячая, говорящая ложь. Если бы она смотрела на мои колени, мне бы не понадобились слова. Но она смотрела на мои губы, и я напрягся.

— О. Я поняла, — она откинулась на спинку, и в моей голове зазвенели колокольчики тревоги.

— Что?

— Как будто я собираюсь это сказать, — она рассмеялась в знак моего самоуничижения.

— Элла, — это была просьба говорить или не говорить. Черт, я уже не знал.

— Ты не видишь меня так. Я все понимаю, — она потянулась к пульту от телевизора.

— Как именно я тебя не вижу? Пожалуйста, просвети меня, — я наклонился вперед и выхватил пульт. Она уже открыла эту коробку, и лучше бы она ее не трогала.

Она раздраженно хмыкнула.

— Ты видишь во мне мать. Маму Кольта и Мэйзи. Конечно, так и есть, потому что я действительно ею являюсь. Мама с двумя детьми.

— Ну да, — сказал я.

Ее материнство эта беззаветная преданность своим детям, было одним из самых привлекательных качеств.

Она закатила глаза, слегка вздохнув, и у меня в голове зажглась лампочка.

— Ты думаешь, что я не хочу тебя.

Она бросила на меня взгляд, который подтвердил мою догадку, она покраснела.

— Знаешь, ты прав. Уже поздно, — она притворно зевнула. — Очень поздно.

— Я хочу тебя, — черт, так приятно было произносить эти слова.

— Да, хорошо, — она бросила на меня глупый взгляд и показала большой палец вверх.