Последнее послание из рая

По словам Ю, иметь подобный дом на таком маленьком острове, как Тайвань, – это большая привилегия. Дом окружен чудесным садом со сливами, бамбуком, розами, пионами и ивами. А в зимнем саду есть небольшой прудик с золотыми рыбками и клетка высотой до потолка, в которой порхают прекрасные птицы. Просторные залы окрашены в светлые тона, мебель – из тикового дерева. В залах стоят сундуки для хранения вещей, лакированные украшения, удобные диваны, картины и несколько шкафов, заполненных роскошными древними одеяниями.

– Мой муж, – говорит она, – просил меня вернуться, и я не знаю, что делать. Эдуардо уже нет, а у меня кончаются деньги.

Когда что-нибудь похоже на сон – так это сон и есть, будьте уверены. Мой сон кончится, когда однажды я больше не смогу приходить в квартиру номер сто двадцать один, а Ю уедет.

………………………………………………………………………………………………………………….

Сны ирреальны, потому что легко нам достаются. Легко любить Ю. Легко приходить в эту квартиру. Легко быть счастливым в ней и никогда не уставать от этого счастья. Все прочее трудно. Ничего не остается, как выйти на улицу и ступить на тротуар. Сила гравитации придавливает меня к земле, и я чувствую тяжесть каждого грамма из своих шестидесяти пяти килограммов, которые следует донести до первого переулка, где я оставил машину. Я еду по реальной дороге на колесах, которые катятся по реальной мостовой. На улице темно. А Ю находится очень далеко, в каком-то месте, которое мне неизвестно и о котором она мне ничего не говорила. Каждый раз, когда мы прощаемся, у меня возникает такое чувство, словно она улетает к себе на Тайвань в свой чудесный дом. Она никак не хочет давать мне свой адрес и не говорит, живет ли она с кем-нибудь. Ей также неизвестно, что я работаю в видеоклубе и что в моих ближайших планах – проект съемки короткометражного фильма. А что она думает о том, куда полечу я?

Дорога проходит по жизни, на которой я очутился как только проснулся, открыл глаза и увидел реальность или, точнее, то, что будет существовать здесь, даже если меня самого здесь не будет. Продолжит свои дни мой дом с портиком из красных глиняных пластин, влажных от тумана, а внутри его – моя счастливая мать с подозрительно гнусавым голосом, зачеркивающая в календаре дни, которые остаются до того момента, когда она покинет клинику и станет владелицей воображаемого дома. Здесь же телевизор, бросающий призрачные блики на зеркальные шкафы большого зала.

Существует также торговый центр «Аполлон», на фасаде которого отражаются горы, дороги, обсаженные деревьями, и запаркованные машины. Эскалатор поднимает меня к видеоклубу. В первый утренний час в самом ленивом в мире поселке (а самыми драгоценными здесь считаются десять часов утра) запахи еще не успевают смешаться. Потом бутерброды, которыми торгуют рядом с моей лавкой, будут пахнуть кофе, а бутики – одеждой. Отопительная система начинает согревать воздух, так что к середине дня мы забываем о том, что на дворе стоит самая холодная за сто лет зима.

Почти все, что уносят с собой клиенты, – это мультфильмы для детей и фильмы серии «В», глядя которые приятно поклевать носом после сытного обеда. Женщина, которая приходит в пальто с широкими лацканами, спрашивает, проникнувшись ко мне определенным доверием, не могу ли я предложить ей какой-нибудь другой фильм, в котором было бы больше действия, если это можно так назвать. Я спрашиваю ее, также с определенной долей доверия:

– Что? Разве ваш муж недостаточно возбуждается тем, что я даю?

Это такая подробность, которой я предпочел бы не знать. Вообще-то мне хотелось бы видеть в ней агитатора и пропагандиста желаний своего мужа. С утра и до обеда мне удается просмотреть только один фильм.

С наступлением вечера настает момент, когда я со страхом ожидаю, что стеклянную дверь вот-вот толкнет Соня. Вместо нее это делает мой шеф, что одновременно и разочаровывает, и успокаивает. Я извлекаю из кассового аппарата деньги, и он их пересчитывает, почти ничего не говоря, кладет в конверт, а конверт – во внутренний карман пиджака. Потом смотрит на меня и говорит:

– Ты совсем запутался, старик.

– Как это? – спрашиваю я, ощутив смутное беспокойство.

– Я думал, что могу доверять тебе.

Я предпочитаю пока хранить полное молчание. Ограничиваюсь тем, что продолжаю выдерживать его взгляд.

– Мне не нравится, когда меня держат за идиота, – говорит он. – Я могу попробовать вести свое дело без такого неблагодарного типа, как ты. Но если я узнаю, что ты меня водишь за нос, я тебя убью, понял?

Я отрицательно качаю головой.

– Напряги немного память. Что ты сказал Соне на прошлой неделе? Ах! Извини. Извини. Я только что вспомнил, что вы с ней вообще не разговариваете.

Я продолжаю оставаться невозмутимым, но внутри у меня уже горит огонь, и я не знаю, справлюсь ли с ним.

– Мы разговаривали, но очень мало, – отвечаю я.

– Ты думал, Соня уйдет к тебе, да?

– Я никогда об этом не думал.

– Молодые. Молодые вы еще. Несерьезные люди. Вы обабились, не понимаете женщин. Как, ты думал, поступит Соня? Думал как?

– Мне ничего от нее не надо, правда.