Последнее предупреждение

- Считайте, что закончили. Через пару суток – лидеры сепаратистов будут убиты.

- Откуда такие сведения? А: Энекин.

Падме кивнула.

- Совет джедаев ведь за этим послал его на Мустафар. Вести совершенно обычные «агрессивные переговоры».

- Падме: то есть – сенатор Амидала, если Энекин, решится уйти с Ордена, то вправе выбирать, кого ему поддерживать. И мы не может вмешиваться. Вы же знаете. Только по решению Сената.

Амидала усмехнулась. Не могут вмешиваться. Как бы не так.

- Значит, вам все равно, будет у нас монархия или останется республика? А то, что первый приказ Палпатина будет о роспуске Ордена?

- До этого дело не дойдет. Сенат не поддержит антиконституционные действия:

- Наивный оптимизм! Канцлер манипулирует всеми. И Сенатом в том числе.

- Но не джедаями.

- Даже джедаями!

- Вы, разумеется, не в курсе, но мы видим:

- Да-да, я в курсе: но дело в том, что не в курсе вы:

- Он обычный человек, – заявляет Кеноби и вдруг видит усмешку. И все понимает.

- Да, – в ответ на немой вопрос рыцаря отвечает Амидала не без некоторого удовлетворения, – Палпатин обладает такими же необычными способностями, как и вы.

- Откуда у вас такая информация? – мысли сбиваются, и Оби-Ван растерян. – Энекин в курсе?

- От него-то и информация.

Палпатин – форсъюзер? Просто не выявленный форсъюзер или... ситх, которого мы ищем?

Амидала надменно улыбается, словно знает, о чем думает джедай: теперь в любом случае Ордену придется вмешаться.

ГЛАВА 15. ЦЕНА ОШИБКИ

Время – штука такая: иногда ты проживаешь год за пару минут, а иногда, напротив, минута как будто длится вечность. В первом случае ты не меняешься, а во втором – вчерашний Энекин совсем не тот, что нынешний. Даже если их разделяют секунды.

Любил ли он Падме? Что называется – хороший вопрос. Это было так давно, что ему трудно вспомнить ее голос, а ведь когда-то, казалось, что это самый красивый голос на свете. Если и были чувства – то они осталось в прошлом. На обугленном берегу кипящего озера. И он сам – тот, безумно влюбленный, – тоже покоится там.

Тогда да, любил, скорее всего. А сейчас?

Нет.

Нет?

Не обманывай себя. Если бы оставалось равнодушие, ты бы не помчался в первую же свободную минуту на Татуин за сыном.

Аксиома, «форсъюзеры видят людей без масок, без прикрас» – насколько она верна по отношению к самому себе? Не заблуждаться насчет других и ошибаться по поводу себя? Может, стоило попросить учителя о сканировании памяти. Все-таки иногда полезен взгляд со стороны.

Вероятно, сама Падме и стерлась из памяти, но та часть его, что любила её, что дремала, проснулась, как только он увидел на экране – «Люк Скайуокер». А влюбленность – ушла безвозвратно, и ему даже не вспомнить сейчас ни счастливых минут, ни несчастных.

Только свою ошибку.

Результатом ее стали белые стены и постельный режим в течение нескольких лет.

«Я до сих пор помню бесконечные минуты, проведенные в реанимации. И хотя тот Энекин мне сейчас не близок, но я помню все его ощущения и мысли, словно недавно прочтенную книгу о человеке, которому сопереживал».

Ценой ошибки стали белые стены, снежно белые по контрасту с кровавым Корускантом, который навсегда останется для него таковым. Стерильная чистота и невыносимый свет, человек в белом напротив. Как же это он возненавидел!

Энекин Скайуокер был удивительно здоровым человеком, так что его столкновения с медициной можно было пересчитать по пальцам. Забор крови для подсчета мидихлориан – ни на что не похожее царство камня и пластика, именуемое «медицинский центр Храма», равнодушные лица джедаев – и глаза, расширившиеся при виде результатов. Затем – несколько мелких ран на миссиях, собственноручно залеченных Оби-Ваном. Еще одно воспоминание, связанное с медициной – бледное лицо Кеноби поверх ящика с медикаментами, в то время как он, десятилетний, зажимает рукой рваную рану на предплечье. Вероятно, Учитель тогда перетрусил значительно больше, но это воспоминание досадливо гонится прочь, резанув по сердцу ассоциацией с Мустафаром. ТОГДА у Бена тоже был потерянный взгляд и та же обреченная решимость. Вроде: «боюсь, но иду». Третий кадр – обретение искусственной руки после глупого поединка с Дуку. Да – глупость-то его сюда и привела. Сколько дней он тут, месяцев, лет? Холодное помещение, полное металла, стекла и сложных механизмов, и человек – сухой ученый, который рад такому пациенту. Еще бы – на одном нем одном можно наклепать с десяток научных работ и открыть кучу новых препаратов.

Память щадила его и не давала вспоминать Мустафар, срабатывала как предохранитель, но в отместку отыгрывалась на постмустафарном периоде. Тогда у него бесконечно прокручивались в голове одни и те же мысли и одни и те же воспоминания.

«Неужели мне хочется всю жизнь оставаться куском мяса для исследований?» – размышлял он долгие месяцы в реабилитационной палате.

«Хотя, вероятно, тут я несправедлив. От лечения, несомненно, стало лучше, а Линнард, по крайней мере, не лезет с вопросами. Верховный Канцлер, – нет! – Император редко ошибается в людях. Он нашел самое лучшее для неблагодарного ученика, занятого саможалением».